Сигарета догорела. Я приказал кофеварке сварить шесть чашек кофе (на трех человек надо варить шесть чашек, почему-то «чашка», в которых кофеварка измеряет количество варимого кофе, равна ровно половине обычной чашки) и, пока она варила, стал вспоминать подробности вчерашнего. Вначале мы пили пиво и играли в преферанс. Потом пиво кончилось, и мы перешли на водку. Потом мы посчитали, кто сколько очков выиграл (на деньги я никогда не играю), и решили, что вторую пулю мы писать не будем. Мы включили три-дэ-видео и стали смотреть дурацкую комедию. Потом я заметил, что комната прыгает перед глазами, причем вниз она сползает медленно, а вверх подпрыгивает быстро, и я понял, что опьянел. Потом я каким-то образом протрезвел, а потом снова напился, да так, что совершенно не помню, как и когда отправился спать. Может быть, заснул, упав мордой на стол, а на диван меня перенесли друзья. Многие любят перед пьянкой приказывать компьютеру записывать все происходящее во внешнюю память, я пробовал так делать, но результат меня разочаровал — когда ты трезвый смотришь на себя пьяного, пьяный кажется трезвому клиническим идиотом. Лучше уж не помнить, что творил прошлым вечером. Но вчера, кажется, произошло что-то, что мне следовало бы вспомнить. Я постарался вспомнить это, но так и не смог.
Кофеварка сообщила мне, что кофе сварено. Я подумал, не следует ли разбудить товарищей, и решил дать им поспать еще. Я налил себе кофе, пошарил по холодильнику, сделал бутерброд с колбасой и начал завтракать. Я запросил компьютер, и он сообщил мне, что около восьми вечера я связался с мамой и сказал ей, что ночевать не приеду. Это хорошо — мои родители вчера волновались не больше, чем обычно в подобных случаях. Я поинтересовался у компьютера, сколько сейчас времени и какие пары мне сегодня предстоят. Когда я узнал, что сейчас почти девять и что второй парой будет семинар по философии, я быстро допил кофе, и попытался разбудить Егора с Пашкой. Они порекомендовали мне пойти в одно отдаленное место и заняться там сексом с самим собой. Тогда я быстро оделся, захлопнул за собой дверь и отправился в университет. В этом семестре я уже пропустил один семинар по философии, и второй прогул создаст мне очень-очень серьезные проблемы.
На семинар по философии я опоздал, причем опоздал крайне неудачно. Когда я постучался в аудиторию, господин Отрепьев (это наш семинарист-философ, и это не прозвище, а фамилия) как раз думал, кому бы ему задать очередной философский вопрос. Когда я открыл дверь, повод для размышлений отпал сам собой.
— Можно войти? — робко спросил я.
— Можно, — сказал Отрепьев и тут же спросил, — как вы думаете, господин Гончаров, бог есть?
Я как шел к своему месту, так и застыл. Такой вопрос, будучи задан неожиданно, может сбить с толку любого человека, а на меня, все еще страдающего от похмелья, он подействовал поистине ошеломляюще. Потом я вспомнил, что одна из последних лекций была посвящена Фоме Аквинскому, и приободрился. Пару лет назад я ощутил интерес к религиозной философии, и за то время, пока этот интерес не угас, я успел ознакомиться с трудами нескольких околорелигиозных философов. Так что эту тему, как ни странно, я знал.
Я подошел к своему столу, повесил сумку на стул, повернулся лицом к преподавателю и ответил, стараясь говорить внятно, как хороший студент, а не сумбурно и неразборчиво, как человек, не успевший прийти в себя после недавнего перепоя:
— Думаю, что бог есть. Впрочем, с другой стороны, проверить это невозможно — если бы бога не было, его бы придумали. А если бог есть, я не думаю, что возможно понять его настолько, чтобы это привело к каким-либо практическим последствиям. Поэтому вопрос о бытии бога не то чтобы неактуален, но… является второстепенным, что ли.
Когда я все это проговорил, мне показалось, что ответ на вопрос сформулирован мною великолепно, и я искренне удивился, когда аудитория заулыбалась. Отрепьев тоже улыбнулся и спросил меня:
— Значит, доказательства бытия божьего, сформулированные Фомой Аквинским, вас не убеждают?
— Во-первых, там множество логических ошибок…
— Приведите пример.
— Например, Фома Аквинский говорит «каждое движение имеет свой двигатель, и, значит, самое первое движение имело свой перводвигатель, и этот перводвигатель и есть бог». Но, согласно механике даже не Эйнштейна и даже не Ньютона, а Галилея, движение возможно и без двигателя.
— Вы, Гончаров, понимаете это доказательство слишком упрощенно, Фома Аквинский имел ввиду не только и не столько механическое движение. Под движением он понимал движение материи в общем.
— В том числе и радиоактивный распад? — я набрался наглости перебить преподавателя.
— В средние века феномен радиоактивного распада был неизвестен, но ход вашей мысли вполне очевиден. Вы считаете, что радиоактивные материалы распадаются самопроизвольно и беспричинно. Но, с точки зрения истинного христианина, радиоактивный распад происходит тоже по воле бога.
— Странно, что в этом случае воля бога выражается теми же математическими законами, что и бросание монетки.
— Божья воля непостижима. Проявления сущности бога могут показаться нам странными или даже глупыми, но не нам о них судить. Странно, что мне приходится вам это объяснять.
Папа говорит, что, когда он был молодым, православие еще не было в России государственной религией. Официально и сейчас у нас церковь отделена от государства, но во всех школах закон божий является обязательным предметом. Необязательно учиться в православной школе, можно выбрать мусульманскую или еврейскую, можно даже считать себя атеистом, но большинство людей косо смотрят на атеистов. Считается, что хороший человек должен быть в меру религиозен, а атеизм — это признак ущербной личности. Это неофициально, в официальных анкетах, например, при приеме на работу, можно не указывать вероисповедание, но, если его не указать, вряд ли тебя примут куда-нибудь, кроме как ассенизатором. Мой папа всем говорит, что он убежденный атеист, но ему можно — он человек уважаемый, бывший космонавт, и его взгляды терпят. А если я заявлю во всеуслышание, что не верю в бога, на меня в лучшем случае посмотрят как на дурака. Не знаю, зачем я сейчас начал честно излагать свои философские мысли, возможно, виновато похмелье. Но, раз начав, я уже не смог остановиться.
— Во-вторых, — сказал я, — доказательства бытия божьего могут доказать только существование в мире чего-то божественного, но ничего не говорят о природе того, чье существование доказывается. Ни одно из доказательств Фомы Аквинского не утверждает, что Христос существует, а, скажем, Аллах, не существует. По-моему, вообще невозможно доказать, что бог удовлетворяет требованиям, предъявляемым к нему какой-либо религией. Если подходить к вопросу существования бога чисто логически, может оказаться, что истинный бог — это бог племени Мумбо-Юмбо. То есть, с точки зрения чистой логики, бог Мумбо-Юмбо существует не менее, чем существует бог-отец или бог-сын. В-третьих, Фома Аквинский не придумал ничего нового, все его доказательства, были ранее сформулированы Секстом Эмпириком, который доказывал существование римских богов. И, наконец, Фома Аквинский сам говорит, что доказательства нужны еретикам, а истинно верующему человеку они ни к чему.
— Так какой вы делаете вывод из всего этого? — спросил Отрепьев. — Доказательства бытия божьего, на ваш взгляд, пустая игра ума?
— Ну… я бы не стал это формулировать так категорично…
На самом деле я бы сформулировал это еще более категорично, может быть, даже нецензурно, но семинар по философии — не самое лучшее место для выражения своих мировоззренческих взглядов. Получить зачет по философии непросто и в обычных обстоятельствах, а если преподаватель заподозрил тебя в атеизме, так и вовсе тяжело. Я запоздало подумал, что зря я все это сказал, надо было ограничиться благоглупостями из учебника.
Отрепьев спросил, не хочет ли кто-нибудь из группы высказаться по поводу моих рассуждений. К моему удивлению, желающий нашелся. Это был староста нашей группы Андрей Соколов. Если бы Хетфилд лично знал Андрея, он посвятил бы ему «Holier that thou», до знакомства с Андреем я не встречал ни одного столь правильного молодого человека, притом правильного в худшем смысле этого слова. Андрей всегда говорил правильные слова, всегда думал правильные мысли и всегда совершал правильные поступки. Его
