силуэты убийц. Не потому, что сетчатка сфотографировала волчий образ. Глаза мертвецов сверкают, словно бриллианты на могилах вампиров.
Прикрытый волосами разъем нейрошунта. Кусок электричества в теплом теле.
Вдруг Курту показалось, что грудь Смита приподнялась.
Кровь; черные потеки на черной безрукавке. Какой-то жалкий литр. Мало для трупа таких размеров. Вряд ли гигантское тело приберегало бесценную жидкость для внутренних, «целевых» нужд — кровь мертвецам ни к чему. Сердце, ответственное за циркуляцию, прекратило биться. Живот, грудь, шея. Зияющие раны. «Галил», опознав свои труды, вздрогнул в лапе Курта. Литр крови. Не много.
Возможно, живой…
ТТ рявкнул. Волчье сердце от неожиданности пропустило удар. Секундой позже, когда эхо первого еще не успело затихнуть, выстрел повторился. Гангстер спускал курок — невозмутимая ухмылка, черные стекла на бледном лице, — ничем не выказывая своих намерений. Тульский Токарева покорно выплюнул желтый огонь.
Пули изуродовали бородатую физиономию. Одна продырявила лоб, другая — правую щеку. Разбили мертвую фарфоровую маску. Из круглых отверстий выглянули тонкие струйки (юные, подвижные гадюки возмутительного красного цвета, нюхающие воздух, прежде чем устремиться дальше). Каждая избрала свой путь. Вниз, к бороде, где запуталась в густых черных зарослях. Пробилась сквозь бровь, чтобы свиться кольцом на самом дне глазницы. Глаза оставались широко открыты.
Черные силуэты, отраженные роговицей мертвого глаза, медленно топило в крови.
Курт огляделся. Зрителей, вырванных из стылых кроватей-гробов, из объятий липкого сна, оторванных от мониторов, проекторов, синтетических наркотиков… этого сброда наблюдалось предостаточно. Свидетелей того, как бандит стрелял в мертвеца, который на поверку мог оказаться вовсе не трупом. Очевидцев того, как «штатный киллер», притормозив субъективное время, на несколько секунд стал расплывчатой молнией, за какие-то мгновения (ограниченные лишь скорострельностью «Галила») убил шестерых стрелков, а затем поверг в позорное бегство остальных. Голову Волка скрывал капюшон, но была, наверное, пара моментов, когда жители Мертвой Гавани разглядели оскаленную морду с пылающими глазами. И кто, если рассудить, мог обладать столь выдающимися физическими данными?
Безволосые выстроились за «оцеплением». Рассматривали существо, беседующее с Черепом, известным бандитом («… Такой приятный молодой человек! У него дивные пироги — знаете, с вишневым конфитюром, хрустящей корочкой и взбитыми сливками… Что вы говорите? Гангстер?! Вот и верь после этого людям!»).
Оное существо не могло оказаться никем иным, кроме как Волком из Волчьего племени. Метаморф. Представитель искусственно выведенной расы, подлежавшей законодательно обоснованному геноциду согласно Конвенции, приостановленной какие-то месяцы назад… Когда, собственно, Волков уже и не осталось. («… Говорите, это метаморф? Какой кошмар! Я слышала, они жуткие чудовища! Мохнатые, зубастые, злобные. Зачем только понадобилось их создавать?! Правда ли, что на поле боя они пили кровь солдат, разрывали их голыми лапами? Революция этих животных обошлась человечеству в миллионы жизней…»)
Когда Курт глядел в их сторону, безволосые отворачивались, неумело изображая высочайший интерес к чему-либо, не имевшему никакого отношения к истинному объекту их внимания. «… Вы видели, как он убил тех бандитов?! А как у него, интересно, это получилось? Лично я ничего толком не рассмотрела. А вы? Тоже нет? Кто-нибудь вообще что-то рассмотрел? Да, вспышка была яркой… Прирожденный убийца. Двигался, как молния. Очевидно, завтракать не садится без стакана крови…» Частная полиция Мертвой Гавани начала мягко, но неуклонно уговаривать зевак разойтись по домам: «… Господа, ради вашей же безопасности! Вернитесь, пожалуйста, в свои склепы… То есть в эти старинные особняки…»
Толпа начала мало-помалу рассасываться. Неожиданно какой-то индивид, в халате и нелепого вида колпаке, предпринял интенсивный штурм левого фланга. Охрана оказывала то вялое сопротивление, какое, в силу неблагодарности профессии, временами приходилось оказывать персонам, стоявшим выше на социальной лестнице. Судя по напористому поведению индивида в колпаке, его личная ступень находилась парой пролетов выше. Охранники держались из последних сил.
Угрозы увольнением оказывали более отрезвляющее воздействие, нежели удар булавой…
— … Что вы себе позволяете?! — вопил человечек. — Совсем обнаглели! Посреди ночи — стрельба, взрывы! Это не линия фронта! Здесь живут нормальные люди с естественной потребностью во сне! Я к вам обращаюсь, месье Череп! И к вам — в капюшоне!
Курт безразлично отвернулся. В каждом квартале непременно находилась пара неустанных радетелей о всеобщем покое. Как правило, бабули — «божьи одуванчики». Реже — субъекты в халатах, с забавными колпаками на головах.
Усмехнувшись (хрестоматийная мимика, олицетворяющая снисхождение к заведомо низшему существу, безвредному, как муравей, карабкающийся по сапогу), Череп кивнул своим. Трое гангстеров бросились к безволосому, взяли под руки и потащили к ближайшему особняку — где, очевидно, скандалист удовлетворял «естественную потребность» в безмятежных грезах… А если и нет, внутри разберутся («Не все ли равно, из какого склепа наблюдать за шумным весельем?»).
Провокация не обрела поддержки. Аборигены благоразумно игнорировали спич.
М-да, — прокомментировал «месье Череп». — Соседи. Они… как тараканы. Неизбежны, вездесущи. Легко выживут в ядерном реакторе. Не обращай внимания.
И не подумал.
— Вот это правильно, — серьезно кивнул гангстер. — На чем, скажи, мы остановились?
— Не считая «совсем обнаглели»? — уточнил Волк.
— Э, пожалуй.
— Тогда… На том, что вы отчаялись увидеть этого ублюдка в покойниках. — Курт указал на Снежного барса. — Мечта осуществилась. Теперь он безнадежный труп.
Несколько ускользающих мгновений оба молчали. В головах крутились разные похожие мысли. Череп и метаморф (бывший гладиатор, раб, «неодолимый герой») отдавали Саймону С. (СУКА, Каких Мало) Смиту дань уважения.
— Один — осознанно, другой — не вполне.
Кровавые гадюки комфортно свились на физиономии Саймона. Помимо тех (жалкий литр), что уже успели немного подсохнуть, обвившись вокруг шеи и торса. Всего — не меньше полудюжины тяжелых ранений. После такого не выживет самый крутой таракан, навострившийся таскать крохи со столов шаолиньских монахов. Мертвецы не похожи друг на друга. Курт видел их великое множество и все еще не мог привыкнуть. Стекло глаз, за ними — тьма.
— Это уж точно, — согласился Череп. — Мертвее просто некуда. Стало быть, теперь мне необходимо держать ответ за опрометчиво-публичные обещания.
— Не обязательно, — буркнул Волк. — Кроме того, зачем мне награда? На что тратить?
— Твои проблемы, — улыбнулся глава Ордена. — Если я не сдержу слово, кто поверит мне в следующий раз? Доверие масс — не мелочь, чтобы разбрасываться им почем зря.
Курт промолчал. Не исключено, что в следующий раз гангстеру придется «публично» (и воистину «опрометчиво») сулить награду за «штатного киллера».
Череп прищурился. Бескровная кожа, омерзительно контрастировавшая с непроглядными стеклами, собралась — скомканный пергамент — глубокими морщинами.
— Пять тысяч.
С запозданием опомнившись (в присутствии главы Ордена любое проявление эмоций регистрировалось
— НВМ — нейронно-вычислительной машиной, — заносилось в банк памяти и впоследствии могло быть использовано против вас), Курт резко вздернул голову. Неудивительно. Он услышал то, что никак не ожидал услышать.
Пять тысяч.
Пять проклятых кусков. Из-за аналогичной суммы, собственно, заварилась вся каша. Пять тысяч — ни центом меньше, ни центом больше — Ковбой (сердце, как в ночных кошмарах, сдавила холодная лапа) заплатил Курту Страйкеру за убийство Рода Майклсона. И в качестве дополнения («Скрытые бонусы!
