— вечнозеленый и вечно живой лес, загадочно тихий и наполненный запахами хвои. И небо. Глубокое и синее, такое огромное, что невозможно ухватить взглядом даже его десятую часть. Настоящее небо, а не выцветшая тряпка, которая висит над этой забытой Аллахом и всеми его пророками страной.
Сержант в очередной раз плеснул себе в лицо теплой воды из фляги, чтобы не заработать солнечный удар. Вода испарилась почти мгновенно, не принеся при этом никакого охлаждения.
Да, Альпийские горы навсегда влюбят в себя кого угодно. Царство природы, воплощенной в красоте, свободе и величии снежных вершин. Где-то вдалеке высились пики Киндугуша, украшенные белыми шапками, но это были совсем не те горы, к которым привык сержант. Они внушали нечто вроде смущения, эти уродливые морщинистые гиганты, мёрзнущие среди выжженной пустыни. Лэсли любил именно зимние горы, по склонам которых много раз совершал лыжные прогулки, когда вокруг насколько хватает глаз, всё покрыто нежным, сверкающим сотнями тысяч бриллиантов одеялом.
— Сержант! — окликнул его Паркинс, оторвав от сладостных воспоминаний. Лэсли обернулся и сначала не понял, зачем позвал его рядовой, но тут заметил неясную фигуру вдали. Фигура колыхалась в потоках воздуха, то удалялась, то приближалась, то вовсе пропадала из виду. Фигура явно принадлежала человеку.
Пехотинцы перестали мечтать и поудобнее перехватили оружие. В этих землях даже одиноко шагающий по пустыне человек может быть опасен. Далеко не каждый местный житель рукоплескал и улыбался натовским миротворцам, тем более — американским солдатам.
Здоровяк сел за управление пулеметом, установленным на турели бронетранспортера, а остальные четверо, сидевшие на броне, спрыгнули на землю, когда машина остановилась в десятке метров от шедшего навстречу человека. Тяжелые армейские ботинки гулко шлепнули подошвами по пыльной дороге, лязгнула амуниция.
— Эй, араб! — гаркнул Лэсли и пошел к человеку. Сзади его прикрывали пехотинцы, направившие стволы винтовок на путника.
Путник действительно являлся арабом, самым что ни есть обычным для здешних мест арабом с длинной черной бородой и крючковатым посохом в левой руке. Одет он был в белую рубаху до пояса и широкие штаны. Поверх рубахи накинута зеленая безрукавка с четырьмя карманами на полах с застежкой впереди и хлопчатобумажный халат. Голова прикрыта чалмой белого цвета. Непосвященным людям всегда становится дурно, когда они видят нацепившего столько одежды на себя человека, спокойно шагающего в жару по пустыне. «Они что, мёрзнут там?!». На самом деле одежда бедуинов и арабов создана как раз для того, чтобы жить и путешествовать в мире постоянных высоких температур. Легкие широкие штаны и рубахи не допускают попадания солнечных лучей на кожу и обеспечивают прекрасную вентиляцию всему телу, чалма из семиметровой ткани надежно закрывает голову, не давая ей перегреться, белый или светлый цвет одежды отражает тепло; одеяния людей пустынь призваны защищать не от холода, а от тепла, сохранять постоянную температуру тела.
Путник что-то затараторил и, беспрестанно кланяясь, засеменил к сержанту.
— Стоять! Руки за голову! — приказал Лэсли и резким движением вскинул винтовку к плечу, когда заметил, что правая рука араба постоянно находится где-то в широких складках рубашки. Араб бросил свой посох и поднял руки к небу, на его лице появилось страдальческое выражение. Подбежавший Паркинс обыскал путника, но ничего не нашел.
— Чист, — заключил он обыск.
Движением винтовки Лэсли приказал арабу идти дальше по своим делам. Пехотинцы не спеша взобрались на БТР, мотор которого взревел и повез тяжелый броневик дальше. Метров через триста, когда нечаянно встретившийся путник уже исчез за скальными поворотами, машина остановилась. Сержант дал бойцам распоряжения проверить близлежащие склоны на предмет засады.
— Не нравится мне этот бедуин, — пояснил свое решение Лэсли. — Хоть не было при нём ни оружия, ни рации — это не значит, что он мирный чабан, отправившийся погостить в соседний аул. Если впереди засада, то враг наверняка уже знает о нашем приближении. На родной земле и камни, знаете ли, помогают.
На разведку местности отправились капрал Риддл и рядовой Нимиц. Они прошли сотню шагов по дороге, а затем поднялись по каменистому склону на небольшой утес, с которого открывался более или менее широкий обзор на путь, который бронетранспортер должен будет преодолеть. Из высохшего русла безымянной реки дорога в этом месте снова врезалась в скалы и шла длинным и почти прямым коридором шириной десять-двадцать метров и длиной километра три. Лучшего места для засады не найти, наверное, во всем Афганистане.
Солдаты бросили на раскаленный базальт свои вещмешки и легли сверху. Капрал взял висевший на шее полевой бинокль и начал тщательно осматривать прилегающие к тракту склоны. Нимиц тем временем обозначил на карте все подозрительные участки.
Стюард Нимиц был родом из Флориды. Как и все прочие американцы, гордящиеся своими родными штатами, он гордился Флоридой за её чудесные пляжи и шикарные отели, за сногсшибательных девушек- вертихвосток в мини-бикини и лучшие в мире места для отдыха. Но гордость за родной штат была ничем перед гордостью за отца — Мартина Нимица, — который всю жизнь прослужил в Военно-Морском Флоте и ушел в отставку в должности капитана первого ранга. Мартин Нимиц часто рассказывал сыну удивительные истории о морских походах, о тайнах океанов, о трудностях и прелестях жизни моряка, о вражеских подводных лодках и ужасных штормах… Многое поведал отец Стюарду, и его рассказы не могли не сказаться на детских и юношеских мечтах сына. С раннего детства Стюард мечтал стать моряком. И не простым моряком, а военным.
Фамилия, которую носил Стюард, была примечательна тем, что в Военно-Морском Флоте США один из самых мощных авианосцев носит название «Нимиц». Более того, в начале службы Мартин Нимиц числился в личном составе именно этого авианосца, что сразу же сделало его неописуемо популярным среди матросов.
Стюард не попал на Флот по вовсе уж идиотской причине. При зачислении в Вооруженные Силы он так надрался на вечеринке в честь собственного ухода, что самостоятельно прийти на призывной пункт не смог. Вместо него туда отправились его друзья и, решив пошутить, попросили зачислить юношу в морскую пехоту. Когда дело дошло до призыва, Стюард возмущался и требовал перевести его на Флот, но пока бюрократическая машина армии раскручивалась для удовлетворения требования, прошло достаточно времени, чтобы Нимиц привык к пехоте и даже полюбил её. После он отказался от своего требования и решил быть морским пехотинцем. В конце концов, этот род войск тоже, так или иначе, связан с морем и военными кораблями.
Через сорок минут разведчики вернулись к броневику и доложили о результатах наблюдений. Ничего явно намекающего на присутствие пуштунов они не заметили, но по пути следования необходимо было для большей гарантии безопасности проверить несколько ложбинок и утесов. Сержант выслушал бойцов и отдал приказ двигаться дальше. Сизо-черный дым вырвался из выхлопных труб дизельного двигателя, и колеса броневика зашелестели по гальке.
Пехотинцы уселись на броне точно так же, как и многие часы до этого: Томас Деринджер впереди рядом с пулеметом, за ним с этим самым пулеметом между ног на турели восседал белобрысый Юджин Паркинс, рядом с которым лениво хмурился от солнечного света капрал Джонатан Риддл. Корму броневика, свесив ноги, занимали сержант Макс Лэсли и рядовой Стюард Нимиц.
В вышине пронзительно крикнул коршун и завалился на крыло, уходя по широкой спирали куда-то вниз. Сержант достал рацию и связался со штабом, чтобы доложить обстановку. Когда он говорил, что кроме одинокого араба им никто так и не встретился, передние колеса бронетранспортера въехали на большой плоский камень, отчего всех бойцов тряхнуло. В следующее мгновение под днищем машины разорвалась самодельная мина…
Нос БТРа задрался вверх, и из-под него хлынуло во все стороны как будто жидкое пламя. Десятимиллиметровые стальные листы брони разорвались словно бумажные, и куски металла полетели в разные стороны, со звоном врезаясь в горные породы. Четыре передних колеса отделились от корпуса и по дуге устремились следом. Взрыв произошел аккурат под тем местом, где сидел Деринджер, моментально убив рядового. Пламя и осколки превратили тело Паркинса в некое подобие фарша, водитель броневика, сидевший внутри, почти моментально сгорел дотла.
