Третий день Праздника
В пронзительной синеве утреннего, по-весеннему, яркого неба появились и стали увеличиваться черные точки. Постепенно точки приобретали очертания парящих и неторопливо снижающихся драконов. Десяток, другой, третий… Стоящие внизу люди возбужденно зашумели, замахали флажками и ленточками. Парад драконов проходит ежегодно на каждом Празднике, но не устает удивлять любопытных. Даже для Птенцов, привычных к драконам, парад — зрелище небывалое, ибо никогда больше в небе не собирается столько разных драконов и их всадников.
Обычно в параде принимают участие младшеклассники уже способные уверенно управляться драконами. В какой-то собой технике необходимости не было. Все-таки дракон — не лошадь, требующая дрессировки и умений наездника, и то, что для зевак выглядит эффектно, на самом деле довольно несложно в выполнении, что, впрочем, вряд ли кого-то заботит как снизу, так и сверху. Лишь бы впечатляло.
Это и впрямь впечатляло. Над скоплениями зрителей, словно радужная пленка, плыли искристые, цветные, колеблющиеся разводы. Неразличимые, если приблизиться вплотную, но издалека отчетливые, переливчатые, праздничные — марево сгустившихся эмоций, такой плотной концентрации, что казалось: сорвись кто-нибудь из смелых всадников — его подхватит над землей.
— Смотри, — проговорила Джеанна хмуро, кивая куда-то в сторону. — Даже эти повеселели…
Я оглянулся на вчерашних забияк, ценителей ручной вышивки, которые сейчас, позабыв про раздоры, не спускали глаз с неба, где начали выстраиваться фигуры, и оживленно переговаривались, жестикулируя и тыкая вверх пальцами.
— Пусть тешатся, — отозвался я рассеянно. — Страже меньше проблем.
— Проблемы будут, — пообещала устало Джеанна. — Ты посмотри вокруг. Ой, чует мое сердце, что сегодняшний день плохо кончится…
— Ничего. До вечера далеко, — ответил я, ободряюще улыбнувшись, хотя улыбаться мне совсем не хотелось. И тут же осознал, что реплика прозвучала уж как-то двусмысленно…
В небе завертелась карусель крылатых силуэтов. Время от времени то один, то другой дракон отделялся и круто пикировал вниз, чтобы почти немедленно снова взмыть вверх и вернуться в круг. С каждым разом драконы ныряли все глубже и глубже, и вскоре люди стали сдавленно охать и инстинктивно шарахаться в стороны от того места, где, казалось, неминуемо рухнет исполинское тело. Но дракон легко менял направление и вновь уходил в небо.
— Когда я впервые участвовала в этой забаве, то от волнения едва не кувыркнулась со спины дракона, — Джеанна, прищурившись, наблюдала за выступающими.
— Вот было бы зрелище… — пробормотал я.
— А еще я помню, как ты на одном из парадов выпустил из рук огромный шар и потом долго носился за ним по небу, пытаясь поймать, — мстительно присовокупила Джеанна.
— Между прочим, я его все-таки поймал, — гордо ответил я.
— Те, кто видели эту погоню, делали ставки удастся ли тебе схватить шарик. Помнится, перевес был не в твою пользу…
— А ты однажды…
Мы лениво переговаривались; участники волновались и демонстрировали свое искусство; зрители глазели, то поражение ахая, то взрываясь одобрительными аплодисментами, то посмеиваясь и позевывал. Кое-где в цветной мешанине положительных эмоций, словно разводы черной туши в акварели, темнели сгустки и волокна чьего-то раздражения, злости или муть дурного настроения. Можно и не обращать внимания — всегда найдется тот, кто недоволен представленным зрелищем, своей жизнью или миром в целом… Или, наоборот, стоит обратить? Вон Джеанна морщится.
Нет, чем искать взглядом недовольных, лучше любоваться парадом и размышлять о хорошем. Каждый год что-нибудь придумывают, иначе даже самый грандиозный парад приестся… Кстати, о еде. То есть, некстати, но гораздо актуальнее и не в пример приятнее. После парада объявлено бесплатное угощение для всех желающих, чтобы люди могли спокойно перекусить прежде, чем начнется заключительный этап Праздника, церемония прощания, и Огонь погаснет до следующей весны. Я не большой любитель массовых едалищ, но отсутствие завтрака сказывается и, пожалуй, стоит держаться поближе к раздаточным палаткам.
Одиночный дракон закончил выделывать перехватывающие дух кульбиты в воздухе и пошел на снижение. Джеанна, задумчиво наблюдавшая за его полетом, произнесла:
— Между прочим, парнишке, что ведет сейчас дракона, неделю назад исполнилось девять лет.
— Это Токр? — Я проводил взглядом крылатый силуэт, описывающий круг почета вокруг холма. Люди, стоявшие на нам запрыгали, махая руками и что-то радостно вопя. Их там было так много, что холм казался накрытым разноцветным покрывалом.
— Именно, — подтвердила Джеанна. — Говорят, что он прирожденный… Смотри!! — Она вскрикнула так, что голос ее зазвенел и сорвался.
Дракон Токра набирал высоту, чтобы присоединиться к остальным, когда откуда-то снизу в стремительной и хищной атаке вылетело узкое, почти неразличимое, остроклювое тельце стрелы. Ей понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы найти свою цель и нырнуть под развернутое крыло дракона, впиваясь в его, быть может, не существующее сердце. Неправдоподобно долгий миг ничего не происходило. Мир замер. Дракон словно завис в клейком воздухе, распластав причудливые крылья. Люди застыли. Миг тянулся, тянулся, тянулся на вдохе…
… Дракона нельзя пронзить стрелой. Но убить его можно. А во что вещественное обратится жадное желание убивать: в стрелу, в копье, в сгусток огня — не столь важно…
Выдох, и все кончилось. Гигантские крылья словно надломились. Дракон судорожно выгнулся, пытаясь свернуться в немыслимое кольцо, и стал падать. Быстро и тяжело, как настоящий. А стоявшие внизу разноцветные люди бросились врассыпную. Над полем пронесся отчаянный всеобщий стон. Кто-то закричал нечленораздельно, и…
… Стало иначе.
Мир словно захлестнуло тяжкой волной. Померкло солнце, заслоненное сотнями распахнутых крыльев. На землю решительно и неотвратимо наползала тень. Отчего-то мне казалось, что небо стало твердым и мерзлым, будто лед, и драконьи крылья вот-вот разобьют его; вниз посыплются смертоносные осколки, еще сохраняющие сверкание внезапно проступивших звезд. Эти осколки, наконец, искрошат отвратительных маленьких насекомых, ползающих по земле. Они посмели отнять жизнь дракона. Они сделали это открыто и нагло. Они заслуживают только смерть. Общую. Одну на всех. Настало время. Чаша гнева переполнена…
Проклятая черная страшная амеба вырвалась из плена. Из-за незримого Рубежа, из прорех треснувшего неба на землю полилась зловещая мгла. Несущие гибель щупальца рвали непрочную сеть, сплетенную за века усилиями людей и драконов, и ныне никого из стражей не заботило это. Их разум заслонила злость, всепоглощающий гнев, неудержимая ярость… Может быть, оттого Тьма становилась все сильнее?..
Слепая, черно-красная, бешеная, плотная и горькая пелена захлестнула все и вся. И смерть, сотканная из Тьмы, из ненависти человеческой и нечеловеческой расползалась вокруг стремительно и неминуемо, как ползет жидкий, липкий масляный огонь, который не затушить, ни стряхнуть.
И день стал ночью, полной страшных теней…
… Кто-то тряс меня изо всех сил, и знакомый голос изрыгал черные ругательства. Я с трудом разлепил веки и тут же зажмурился от света ослепительного, высоко стоящего солнца и резкой боли, которой наполнилась моя гулящая голова.
— Да очнись же!!!
Я очнулся. Ошалело повел глазами, обнаруживая, что, казавшийся разнесенным вдребезги, мир вокруг пока еще цел, но что-то неотвратимо переменилось в нем. Тяжесть, что я чувствовал, была не только моей. Она была общей. Вселенная полнилась ненавистью — лютой, нечеловеческой, ледяной. Ненавистью
