значков алого цвета. То ли черепа, то ли пламя.
— Мне кажется, размер как раз ваш. Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, что вы просили. Но уж больно подходит… по размеру. А заказчик все равно так и не смог его забрать.
— Почему?
— Умер.
В моих глазах просыпается легкая толика интереса.
— От чего?
— От разрыва сердца, — не теряется продавец. — Более того, я слышал, что все, кто пытался это носить, умирали самым мучительным образом. Это проклятый костюм!
Интерес крепнет, я подхожу ближе и деловито шевелю ушами, дотрагиваюсь до черной кожи и чувствую, насколько она тонкая и мягкая. Явно сидеть будет как влитая.
— Точно проклятый?
— Точно-точно. Да и стоит-то всего десять золотых!
Мрачно смотрю на улыбающегося дельца. Он издевается?
— Для самоубийства как-то дороговато.
— А вам не все равно? На том свете деньги не нужны.
— Ты там был?
— Э-э-э… нет.
— Тогда не говори о том, о чем не знаешь ровным счетом ничего. — Отворачиваюсь и иду обратно к двери, оставляя на полу мокрые следы сапог. — Это мне не подходит.
Рей идет следом, чихает и хлюпает носом. Задумчиво на нее смотрю.
— А есть что-нибудь вот для нее? Теплое.
— Это лавка самоубийц, а не магазин одежды.
— Тогда мы возьмем это. — Рывком снимаю с витрины большой и толстый плед, которым это окно прикрывали днем.
— Но… он старый! И ужасно грязный.
Набрасываю плед на плечи Рей и старательно закутываю в него девочку. Она удивленно наблюдает за мной, но молчит. Веревкой, которой плед крепился к краям окна, обернув несколько раз, подвязываю его вокруг тонкой талии ребенка.
— Вот так намного лучше. И на голову набросить можно. Теперь не заболеешь.
— Спасибо.
Киваю и открываю дверь.
— Эй, а деньги?
Медленно оборачиваюсь.
Продавец осекается и нервно улыбается:
— А, все равно я его выбросить хотел. Заходите еще!
Разворачиваюсь и выхожу. Рей семенит следом. Может, и зайду как-нибудь. А может, и нет…
— Где ты был?
Камин разожжен, над ним в котелке булькает похлебка. Недовольный Аид сидит на матрасе и хмуро на меня смотрит.
Вытираю нос и подталкиваю Рей к огню. Ребенок садится на другой матрас и довольно вытягивает к камину озябшие ноги.
— Гулял.
— Оно и заметно. На тебе нет ни одной сухой нитки.
— Боишься, что помру от воспаления легких?
Улыбаюсь, но светлый и бровью не ведет в ответ. Сидит злой и явно хочет сказать мне все, что он обо мне думает. Странно… я полагал, что он не вернется.
— Почему ты вернулся?
— Не понял? Я здесь, кажется, живу. Более того, именно я снял эту халупу.
— Я думал, что ты не вернешься. Я же тебя едва не убил.
— Чуть-чуть не считается. Держи.
Ловлю, не глядя, брошенный в мою сторону мешочек. Внутри что-то звякает. Деньги? Так и есть. Пять золотых.
— Ты кого-то убил? Или просто ограбил?
А вот теперь он зол по-настоящему. Это читается в его глазах.
— Знаешь, я все больше понимаю, почему мой народ ненавидит твой.
— Интересно. Поделишься?
— Ну если судить по тебе — вы все моральные уроды.
Улыбаюсь, обнажаю клыки и сжимаю рукоять меча. Сейчас мы подеремся. Главное — не убить его случайно.
Но эльф, как ни странно, встает, подходит к котелку и начинает разливать свою бурду по тарелкам.
— Чего застыл? Сейчас будем есть. Небось опять весь день не ел и Рей не кормил.
Девочка принимает из его рук тарелку и осторожно принюхивается. Потом слышится тихое подвывание, — ребенок не ждет, когда остынет, и ест прямо так, обжигая небо.
Фыркнув, отворачиваюсь. Но желудок так громко при этом урчит… что и дальше стоять у стены с гордым видом просто глупо.
— Садись! — рявкает светлый.
Подхожу и сажусь рядом с Рей, гляжу на приятеля возмущенно.
— И чего ты ко мне привязался?
— На! — В руки суют горячую тарелку, а в зубы — ложку. Как раз между острых клыков.
— Уй.
— Ешь. Я нашел хорошую работу. Платят — ты видел как. Потому и не ночевал.
Глотаю густое варево, едва не облизываю ложку, кошусь на Аида. У него очень уставший вид. Под глазами залегли тени. Он когда спал-то в последний раз?
— И кем?
— Что — кем?
— Кем работаешь?
— А тебе и впрямь интересно или просто так спросил?
Фыркаю и сую в рот очередную порцию супа. Вкусно.
— Охрана. Одного местного богатея. Ему льстит, что в охране есть светлый эльф.
С трудом глотаю, гляжу на огонь и обдумываю услышанное. Светлые никогда не нанимаются в охрану. Гордость не позволяет. Не работают они ни в корчме, ни на рынке… да и нигде, пожалуй. Их лес, Вечный лес, дает столько, что, продав даже сотую часть, можно озолотиться. И он пошел? Забыв про гордость и свой род? Я… не могу понять зачем. Ведь не ради меня.
— Уходи оттуда.
— Это еще почему? — хмурится Аид. Он ложится, осторожно вытягивает ноги.
— Бросай своего богатея.
Золотистая бровь изящно выгибается дугой.
— А что мы будем есть?
— Я завтра пойду и заработаю.
— Как? Тебя нигде не берут бардом, а драться ты не хочешь.
— Напишем и развесим объявления. Я могу петь. И я — темный эльф. Если нужно спеть на свадьбе, пире, дне рожденья… да даже серенады под окном! Я все могу.
— Уверен? — Он закрывает глаза, поскольку не в силах держать их открытыми. В мое плечо что-то утыкается, повернувшись, смотрю на Рей, которая пересела к нам и прижалась ко мне.
— Уверен. Спи.
