— Гузев со своими продвинулся немного. По его расчетам, они где-то под проспектом Мира, но проверить пока что не удается — там какие-то проблемы с картами. На перекрестке Кирова и Тополевой серые контратаковали, но как-то вяло. Есть мнение, что это отвлекающий маневр и они готовят что-то посерьезнее. У Савицкого затишье.
— А эта тварь… ну, которая с флейтой, она не появлялась?
— Не видели, — пожал плечами человек за столом и опять зевнул. — Извините… Ларкин докладывал, что у него пропала группа разведчиков. Ушли — и как в воду канули. Может, ее работа. Может, не ее.
— Понятно, Андрей. С матобеспечением как?
— Да пока все в порядке… — Андрей вновь прервался на зевок. — Еще раз простите. Не могу уже, спать хочу.
— Да ладно, все в порядке. У меня то же самое. Ничего, покончим с тварями — отоспимся. Боеприпасы? Горючка? Фонари? Батарейки? Медикаменты? Всего хватает?
— Докладывают, что пока все в норме.
— Ну и ладушки. Будем считать, что операция развивается по плану. Андрей, «Калашников» укороченный вот этому товарищу. — Доцент показал на Олега, — найдется?
— Почему нет? Вовчик, — окликнул Андрей одного из людей, привалившихся к стене.
— Чего, командир?
— Слышал?
— Слышал.
— Добудь. Рожков сколько?
Олег сообразил, что теперь спрашивают его.
— Два. Больше не стоит. И пару гранат, если есть. Тоже не помешает. Да, и нож.
— Слушай, — спросил его Андрей, — может, ты сам тогда в арсенал прогуляешься? Посмотришь, что есть, выберешь, что нравится.
Олег молча посмотрел на Доцента. Тот уронил единственное «нет».
— Ясно, — в очередной раз зевнул Андрей, — Вовчик, пошел! Действуй!
Вовчик мгновенно растворился в полумраке подземелья.
— А мы пока подождем, — устало протянул штабист. — Андрей, стулья еще есть?
— Найдем. Просто некоторые уже сидеть не могут — засыпают. Да вы скажите своим парням вон там поискать. — Он показал рукой налево. — Там дверь, за ней какая-то кладовка старья, там и столы, и стулья, и даже пара кресел есть. Они, правда, старые, поломанные.
— Нам не до роскоши. Мужики, принесите. Нет, Олег, ты останься.
Почему он мне не доверяет? — подумал Музыкант. Только потому, что я непредсказуемый и неконтролируемый? Ну, извините уж покорно, не хочу я быть контролируемым и предсказуемым. Хочу быть сам по себе. И ведь плохого ничего не делаю — просто живу, как живется. Но уже этого достаточно, чтобы меня подозревать. И ведь сколько крыс перестрелял. И ведь ни разу на человека руки не поднял. Но все равно — на мне невидимое клеймо другого. Ненормального. Потенциального врага. Обидно.
Это какая-то игра, с внезапным отчаянием подумал он. Этого не может быть по-настоящему. Остатки населения одного города, старательно пытающиеся уверить самих себя в том, что они — человечество. Война, в которой настоящего только стрельба и трупы, а все остальное — докладывать? валяй! — не более чем подделка. И конечно же игра в политику, без которой люди никак не могут обойтись. Какие-то интриги, не до конца понятные даже тем, кто их устраивает. Традиционные поиски чужих, охота на ведьм, разоблачения и срывания масок.
Надоело.
Он устал.
Хочется чего-то другого. Чего? Свободы. Веры в тех, кто вокруг тебя. Легкости общения, когда не надо каждое мгновение думать: а что же он имел в виду, произнося эти слова? Не кроется ли что-то между строк? Нет ли какого подтекста в этих взглядах, жестах, поступках?
Свежего воздуха хочется, если честно.
Да уж. Свежий воздух — то, чего особенно не хватает в подземелье.
Вернулись Васяня и Пашик, каждый принес по паре разболтанных ветхих стульев. Все четверо расселись в ожидании Вовчика с оружием для Олега.
Отправленный за оружием парень появился достаточно быстро, передал Музыканту все, что тот просил. Рассовывая гранаты по карманам, снайпер не преминул бросить в сторону Доцента:
— Оружие мне сейчас взять или пока отдать Васяне? А то вдруг вы мне все еще не доверяете.
— Пошути еще, — недовольно буркнул Доцент. — Значит, так. Андрей, где, ты говорил, у Ларкина разведчики пропали? Вот туда, Олег, сейчас и выдвигаемся. Других ориентиров у нас пока нет.
Они шли еще с полчаса, пару раз свернув, один раз поднявшись наверх и пройдя через полуразрушенное здание небольшой гостиницы и один раз нырнув в метро. Олег удивился. Он догадывался, что подземные коммуникации действительно образуют под городом огромную сеть, но не ожидал, что, практически не покидая подземелья, можно пройти так далеко. С другой стороны, крысы же как-то живут в основном под землей.
Иногда в подземных тоннелях царил мрак, и его рассеивал лишь свет налобных фонариков Доцента и Васяни. Они шли, пригнув головы, стараясь светить под ноги. Порой — но это было реже — в коридорах было освещение, и тогда фонарики на время гасли. По стенам кое-где тянулись пучки кабелей, перехваченные через равные промежутки металлическими скобами. Взгляд кое-где выхватывал из темноты двери, люки, ниши. Одни из них были закрыты на замок, другие болтались на хилых петлях, предлагая любому заходить и брать, что душе будет угодно. Все это когда-то выполняло какие-то задачи, несло людям пользу, а теперь подземные внутренности города, полузаброшенные, местами тщательно выпотрошенные на предмет всего мало-мальски ценного, стали ареной боев, способом зайти в тыл врагу, добраться до нужного места незамеченным.
Олег старался как можно полнее отрешиться от окружающего. Он как будто разделил себя на две части. Один Музыкант, попроще и поменьше, остался приглядывать за тем, чтобы ноги исправно шагали туда, куда идет Васяня. Другой — и он вышел побольше и посложнее организованным — пытался зарыться как можно глубже в собственное нутро, чтобы раскопать там так некстати замолчавшее таинственное чутье, что раньше не раз помогало Олегу не только встретиться с Флейтистом, но и вообще ощутить неподалеку крыс.
Чутье продолжало молчать. Словно они были слишком далеко от зоны боев. Но в этот вариант Музыкант не верил, так как вряд ли Доцент заставил бы их всех топать пешком через весь город, от окраины до окраины. Это чересчур долго — проще и, главное, быстрее было бы тогда доехать на машине. Была еще одна мысль, хотя Олег и ее не хотел принимать за единственно верную: он что-то сделал неправильно, оступился где-то на сомнительном пути того, кто отличается от других, и теперь несет наказание. Если бы Музыкант принял такое объяснение, ему пришлось бы признать, что непонятная интуиция, позволявшая ему на расстоянии чуять врагов, действует сама по себе, обладая сознанием, если не разумом. Верить в то, что внутри него живет нечто, не поддающееся пониманию, да еще и с собственной волей и, скорее всего, собственными целями, ему не хотелось.
Музыкант поменьше тем временем обратил внимание на следы копоти и выбоины от пуль на стенах, россыпи стреляных гильз под ногами. Кое-где в дрожащем свете блеклых лампочек виднелись темные пятна — кровь, хотя Олег не заметил ни одного трупа. Кровь, гильзы и копоть говорили о том, что здесь шел бой, а отсутствие мертвых тел свидетельствовало о том, что либо бой не был интенсивным, либо люди успели унести своих погибших, чтобы похоронить, а крыс — сжечь, чтобы не гнили, распространяя заразу. Оба варианта друг другу не противоречили. Но в пользу первого — что здесь вряд ли дрались слишком жестоко — говорило то, что Доценту логичнее было бы привести Олега к району боевых действий какими- нибудь задворками, если уж ему так хотелось, чтобы их вдвоем видели как можно реже.
Интересно, насколько хорошо он понимает мотивы действий Доцента?
Как раз тогда, когда Музыкант, отказавшись от поисков своего загадочного чутья, задумался над этим вопросом, штабист тронул Васяню за плечо. Тот послушно остановился. Вслед за ними остановились и Олег с Пашиком.
