со своими товарищами, работать на далеких старейшин и предавать своих соратников желанием не горели, стучали только из боязни наказания в случае разоблачения. Когда я объявил таким полную амнистию, эти подневольные с радостью сдали тех, кто действовал по убеждению и был предан старейшинам.
Получив от шпиона Валенсы информацию об устройстве Тайной канцелярии, ее отделах и взаимоотношениях между ними, я все больше склонялся к мысли, что агента с восьмым рангом следует немедленно нейтрализовать. Мой осведомитель был всего третьего ранга и болтался на служебной лестнице чуть выше обычных дознавателей, потому и мало что мог сообщить. Представляя себе возможности и способности сотрудника рангом много выше, я считал, что брать его следует осторожно и лучше всего сонным, чтобы не было таких забавных шуток, как ампулы с ядом, — агент мне нужен был живым.
«Похоже, в этом деле без Загияла не обойтись, — понял я после долгих раздумий. — Даже если брать агента во сне, да еще и подсыпав ему в еду или питье сонного зелья, все равно небольшая подстраховка на момент его пробуждения не помешает».
— Сидит тут, мечтает, а люди лазают по горам, как бараны, — раздался над ухом знакомый ехидный голос.
Я настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как ко мне подошли.
Увидев говорившего, я бросился к нему и стиснул в объятиях. Рон! В последние дни я уже так начал о нем волноваться, что хотел послать поисковую партию, только Совет старейшин был против, а мне не удавалось найти такие аргументы, которые бы их убедили. Волевого же решения я пока принимать не хотел, чтобы до поры до времени не показывать, что их власть — пшик на ровном месте. Поэтому все, что мне оставалось, — это молча переживать.
— Рон, живой! — я тискал нубийца, проверяя его на наличие новых дырок.
— Что ты меня, как девку, щупаешь, — притворно стал возмущаться он, — нету у меня ран, нету.
Я отпустил его и, улыбаясь во весь рот, еще раз осмотрел со всех сторон. Несмотря на то что лицо его стало еще более темным и сильно обветрилось, а одежда просто покрылась коркой грязи, сам он был невредим.
— Я рад, что ты вернулся, тут столько всего случилось, — мне хотелось быстрее рассказать ему обо всем, что произошло.
— И ты даже не посмотришь, кого я привел? — хитро улыбнулся нубиец.
— Ну пошли, похвастайся, — я не мог согнать с лица радостную улыбку.
Едва мы приблизились к поселку, я увидел, что там царил настоящий бедлам — люди бегали от дома к дому, отовсюду слышались галдеж, споры и ругань.
— Мало привели? — поинтересовался я у Рона, видя такую нервозность крестьян.
— Нормально, — ухмыльнулся он, — двести голов молодых яков, как ты сам их назвал.
— Но ты ведь не про них говорил? — поинтересовался я, пытаясь понять, кого он там привел.
— Нет, конечно. Сейчас сам увидишь.
Пригнанное стадо разместили рядом с поселком, и яки многоголосо мычали, пыхтели и всячески выражали свое отношение к происходящему. Вокруг них толпилось столько народу, что я понял — надо вмешаться, пока крестьяне не начали драться за животных.
Ускорив шаг, я направился к охранявшим стадо дружинникам. Народ при виде меня быстро расступался, люди кланялись. Остановившись около стада, я громко произнес:
— Так, что за шум, а драки нет?
Некоторые недоуменно на меня посмотрели, а другие, увидев власть, решили выпросить себе животинку.
— Господин барон, когда будут животных раздавать? — закричали самые смелые из толпы. — Нас вон сколько, а животных всего двести голов.
— Всем успокоиться! — мой голос прогремел так, что сразу же наступила тишина.
Заметив одного из старост, я подозвал его, поманив рукой.
— Борн? — постарался вспомнить я его имя.
— Да, господин барон, — кивнул он, довольный, что я помню его.
— Соберешь остальных из правления, и прямо тут поделите скот. Принцип прост: равное количество животных каждой деревне и столько же — гномам. Как поделить между семьями в каждой деревне — решите сами. Поскольку пергамент у нас кончился, то запишете на ткани, кому и сколько ушло, потом отдадите мне. Все ясно?
— Да, господин, — староста склонился в поклоне.
Народ, услышавший мое распоряжение, стал успокаиваться, принцип дележки всем был понятен, и теперь споры стали разгораться уже между своими, а потому и не с таким жаром, как раньше. Одно дело — ругаться с чужаками из другой деревни, а другое — с односельчанами.
— Ну вот вроде все. — Я подошел к Рону. — Пошли, пока меня к дележке не притянули.
Нубиец скорчил гримасу, но промолчал и зашагал к моему дому. «Нужно решать проблему с отсутствием пергамента, — думал я, уставившись в его широкую спину, — вспомнить бы, как у нас делали бумагу». На уроках химии мы это проходили, и преподаватель говорил, кажется, что раньше ее делали из волокон растений, а не целлюлозы. У нас в этом году будет конопля и хмель, а уж они стопроцентно попадают под определение волокнистых растений, ведь раньше именно из них делали пеньку. Теперь проблема только в одном — вспомнить этапы производства бумаги, пусть даже из дерева, а потом применить это с учетом местного сырья. Рабочих рук у меня много, можно попробовать. Точнее, нужно, отсутствие писчей бумаги меня откровенно угнетало. Пергамент стоил как атомная бомба, а на обрывках ткани писать было неудобно, да и несолидно.
С этими мыслями я подошел к дому. Рон пропустил меня вперед, и я услышал незнакомую речь. Странно, но ее я практически не понимал. Некоторые слова из того, что говорилось, вроде были понятны, но общий смысл разговора ускользал полностью. Это был неприятный сюрприз, я уже уверился в том, что знаю все местные языки, а тут такой облом.
— Мы… нет… горы, — все, что я понял из речи говорившего, когда зашел в комнату.
Сидевшие люди и гномы поднялись и склонили головы, приветствуя меня. Не поклонился только мужчина, который расположился рядом с крестьянином, он просто гордо выпрямился. Я рассмотрел его и едва не хмыкнул. Определить его национальную принадлежность не составляло труда: черные, курчавые волосы, длинная борода, широкий орлиный нос, а также одежда, целиком состоящая из дубленой кожи, только мехом наружу.
«Горец, — понял я, — интересно, зачем его Рон притащил с собой?»
— Барон Максимильян, — представился я, проходя к своей кровати — единственному не занятому месту в комнате.
«Пора уже приспособить какое-нибудь помещение для приемов, а то каждый лезет ко мне в дом», — недовольно сморщился я, увидев, как наследили гости. Постоянной прислуги у меня по-прежнему не было, и даже уборку приходилось делать самому.
— Гори, — представился горец и, обращаясь к крестьянину, который, видимо, был переводчиком, что-то сказал.
Я смутно догадался, что речь шла о его племени.
— Рон, а кто это? — спросил я, показывая на крестьянина. — И откуда он знает его язык?
— Это Зол. — Нубиец устроился рядом со мной. — Его прежняя деревня располагалась близко к горам, а горцы живут маленькими племенами почти везде. Язык у них, конечно, разный, но имеет общие корни.
Внезапно нубиец расширил глаза и, наклонившись к моему уху, прошептал:
— Ты разве его не понимаешь?
Я отрицательно покачал головой. Нубиец тяжело вздохнул.
— Гори сказал, — начал переводить крестьянин после нескольких минут уточнений у горца непонятных для себя слов, — что он лучший воин в своем великом племени, его племя настолько могучее и сильное, что легко может выставить пятьдесят бойцов. Сильнее и лучше его племени нет в этих горах.
