Там, где росли дубы, из-под земли показался дом, не простой, а из сладостей. Первой вылезла глазурная труба, следом карамельная крыша. В шоколадных стенах приветливо распахнулись окна из сот, наполненных медом. Зефирные ступеньки вели к вафельной двери с орехами.
Лес за домом дрогнул, в нем тоже начали происходить изменения, и вот уже…
«Прекрати», — попросил я мальчишку, внушая ему мысль, что нужно посмотреть в другую сторону. Именно попросил. С орудием надо обращаться аккуратно, не приказывать и давить, а упрашивать осторожно, тайно примешивая к его мыслям собственные.
Идеальное орудие, создавать которое вампиров в Первую Эпоху научил Маг-Дракон, увидавший в расе вэамперанов то, что упустили его собратья, то, к чему склонность была только у Чистых. Магу-Дракону было интересно, к чему приведет развитие этой склонности.
Мальчик шмыгнул носом, посмотрев на Золтаруса, который уже делал попытки подняться, и зашагал к богу-упырю. На его левом плече расцвел бледно-розовый пион, а земля под ногами сделалась дорожкой из желтых астр. Мальчишка сорвал пион и поморщился от неожиданной боли. Пион под его взглядом исчез, перестал существовать, навсегда сгинув из бытия. Я знал, что сам помню о пионе лишь потому, что мысленно связан с разумом орудия. Как только связь разорвется, я забуду бледно-розовый цветок. Потому что для меня он перестанет существовать, ведь в Равалоне он не существовал. Мальчишка выдернул возможности существования пиона, вместе с той, которую сам создал, он захотел этого, чтобы плечо не болело никогда — ни в прошлом, ни в настоящем.
Он захотел — и действительность послушной шлюхой выполнила его желание. И наоборот, реши он, чтобы пион был в Равалоне всегда, — и мощное изменение прокатится по бытию мира, вплоть до того мига, когда Мысли Тварца дали Первотолчок образованию Равалона. Пион был бы здесь всегда, все бы знали об этом, но обратили бы внимание на это только тогда, когда этого пожелал мальчишка.
Все дело в вере. Вера моего орудия была безграничной. Мальчишка верил — и то, во что он верил, сбывалось. Невозможное становилось возможным, а потом и реальным. А реальное становилось возможным, а после невозможным. Все зависело от того, во что верит мальчишка. От веры Монады Хаоса, Призванной в Равалон из глубинных областей Творения, где сам Без-Образный Хаос пугался происходящего в этих областях беспорядка. У Народа Чистых оказалась власть совершить Призыв подобной Силы, и не только — врожденная телепатия позволяла вампирам мягко управлять Монадой. Однако призванная в первый раз Монада убила всех вызвавших ее и ранила Мага-Дракона, и рана эта не заживала до самой смерти Дракона, продолжая безостановочно кровоточить. Тогда же, в Первую Эпоху, и было наложено табу на Призыв Монад Хаоса, однако знание о Призыве сохранялось в тайне от простых вампиров и смертных других Народов по сей день. И я добыл их. С Ахесом и Тавилом я пришел в древнейшую из Долин, чтобы узнать, какие секреты скрывают ее Старейшины и Повелители. Я искал лекарство, а нашел оружие.
Оружие, которое должно помочь мне добыть лекарство.
Монада Хаоса не ощущала мир так, как ощущают его смертные и Бессмертные, даймоны и Предтечи, разумные звезды и планеты. Они видят Истинное Бытие, они зрят Вечность — бывшее и будущее одновременно в настоящем, все в одном и одно во всем. Для Монад Хаоса нет ни Принципов бытия, ни Законов мироздания. Их воля — это и Принцип, и Закон реальности, в которой они решают существовать. Если они во что-то верят — то это и есть. Если они во что-то не верят — то этого и нет. Объекты меняют свою форму и содержание под их взглядами так же легко, как сгорает солома после огненного выдоха дракона. Материю мира они разрывают небрежно, словно ножницами режут материю одежды. Волюнтаризм бытия, игра сущностями вещей. Вот что такое Монада Хаоса. Они смертельно опасны, их не стоит злить. Если бы мальчишка расстроился от моих слов, я бы исчез. Бытие стало бы небытием. Это ложь, что всегда и везде природа не терпит пустоты. Вокруг Монады пустота не терпит природы.
Я не знаю, чем является Истинное Бытие, что находится за пределами Без-Образного Хаоса. Что это для смертных — райский мир, манящий невыразимыми удовольствиями, или преисподняя, полная ужаса? Не то и не другое? Одно я знаю точно. Истинное Бытие — это что-то (или кто-то?), что никогда не станет нам, смертным, доступным. Это по ту сторону материи и духа, Хаоса и Порядка. Маг-Дракон оставил туманные слова о Над-Едином, что превышает Тварца, но мне становилось не по себе, когда я пытался представить такие выси. Эту загадку я решил оставить на потом, на те времена, когда вылечусь и закончу многие проекты.
Обряд Призыва ждал своего часа несколько лет, пока я не узнал от Кайлара, где упыри прячут Золтаруса. Было ясно, Тиары готовятся к вторжению. Еще полгода — и на Лангарэй нападут орды прирученных ими Диких и армия похищенных из Царствия Ночи упырей, ставших не по своей воле Апостолами. И Золтарус восстанет, окрепнет, и вступать с ним в прямую схватку силами Четверки будет опасно, даже если Эвана и Сельхоф им помогут. На защиту своего бога стали бы все Тиары и подчиняющиеся им упыри, и кто знает, как бы закончился этот бой.
Я знаю. Кайлар рассказывал мне о Тиарах-носферату, что были Перерожденными магами Роланской империи и учили Тиаров Высшей Магии Смерти. Четверка бы пала заодно с Эваной и Сельхофом, потому что вместе с магией Тиаров против них был бы Золтарус — а что они против бога? Здесь требовалась сила, превосходящая морфе и энтелехию.
Сила Монады Хаоса.
Я потратил месяц на обряд, безостановочно танцуя и распевая песню Призыва все сорок девять дней, прекращая танцевать лишь тогда, когда опорожнялся, и прекращая петь в те моменты, когда пил воду. Я не спал, я не мог разрешить себе спать. Заклятие бессонницы не позволяло мне сомкнуть веки. Каждый день я убивал по вампиру, заставляя его душу вливаться в многогранник на полу зала моего гигантского замка. Свечи в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках освещали весь зал, и Ахес строго следил, чтобы гаснущие свечи тут же замещались. От символов, начерченных на полу, несло таким злом, что становилось дурно. Эти символы не были связаны с Истинным Бытием, они только направляли энергии в строительство Пути, по которому должна была прийти Монада. Эвана помогала мне перерезать горла вампирам, держа им руки и ноги, не давая пошевелиться. Ей было противно, но она хотела помочь. Она же подавала мне горшок для мочи и кружки с водой.
Странно, что в первый раз, проводя Призыв, Чистые решились на убийство сорока девяти вэамперанов. Добровольцы или осужденные на смертную казнь преступники — неважно, кто были они. Потерять душу, лишиться шанса на перерождение намного хуже, чем умереть. В Первую Эпоху только боги и убоги решали, кто может погубить свою душу. Но Маги-Драконы решили по-своему. Ученики-смертные творили под их присмотром страшные эксперименты на себе.
Действительно страшные…
Когда прошло сорок девять дней и душа последнего вампира в виде голубовато-искристого свечения перетекла в многогранник, все некросионные истечения разом вырвались на волю. Сорок девять следов душ взлетели над полом, укоризненно глядя на меня, обессиленного. Этот взгляд мог вытянуть мою собственную душу и отправить ее в Посмертие…
Ахес разогнал следы душ ветром.
Внутри многогранника просыпался мальчик-вампир, пятидесятая жертва, место души которой заняла Монада Хаоса. Да, не было ни Дверей, ни Врат, ни Порталов между мирами. Путь был тайным и мгновенным. Призыв скользнул за пределы Без-Образного Хаоса и вернулся с Монадой в течение одного удара сердца. Там не было времени ни в каком его понимании, и оттого Путь был таким коротким.
Мальчишка улыбнулся, глядя на люстру над собой. Она разлетелась черными лебедями, которые тягучей патокой расплескались по стенам зала. Колонны зала покрылись пытающимися вырваться из мрамора эльфийскими лицами. Музыка небесных сфер потекла по замку, льющаяся из ниоткуда в никуда. Все стало очень близким и невероятно далеким. Направления и координаты запутались. В пространстве начали возникать трещины, ведущие в Бездну, из которой глядели Голодные Глаза. В правой руке мальчишки появился леденец, которым он и занялся. Я вздохнул, весь мокрый от напряжения. Внушить мысль о леденце оказалось тяжелее, чем танцевать весь месяц без остановки. Но я успел, успел внушить ее, прежде чем весь мой замок и окружавшие его горы превратятся… превратятся… неизвестно во что превратятся вместе со мной и остальными. Но сладость отвлекла Монаду, и мальчишка, позабыв о перекраивании действительности по своей воле и своему представлению, грыз леденец.
Я учел ошибку Мага-Дракона и вампиров. Они призвали Монаду в старого вампира, знающего о многом и многое.
