Да тысячу раз мог увидеть, уважаемый собиратель орехов на горных склонах! Где мне только не доводилось бывать, язык устанет перечислять.
Кстати, обратил я внимание, задавший вопрос человек выглядел как мой земляк, житель побережья Кораллового моря. Нас признать легко: смугловатая кожа, темные волосы, черные глаза, высокий рост и сложение у всех как на подбор сухощавое. Нет, мы не выглядим как угри — черными и плоскими, но низкорослых коренастых крепышей в наших краях еще поискать нужно.
Я внимательно в него всмотрелся. Нет, как будто бы он никого мне не напоминал. И все же на всякий случай спросил:
— Вам название Гволсуоль ни о чем не говорит?
Спросил не вовремя, потому что этот человек успел набрать в рот пива, а когда услышал мой вопрос, пиво куда-то не туда попало, и он поперхнулся.
— Да я сам родом из Гволсуоля! — объявил мой неожиданный земляк, прокашлявшись.
Вот даже как? Что ж, всегда приятно встретить земляка так далеко от дома. Тем более если он сможет нам помочь, на что я весьма надеюсь. После моего приглашения человек пересел к нам, Гвен принес и поставил на стол три полных кружки, а Лард начал щурить левый глаз. Но не потому, что новый человек за нашим столом так ему не понравился или Аделард посчитал, что пиво будет лишним. Я давно заметил, что когда он начинает прикрывать один глаз, особенно левый, все, дело идет к очередному приступу головной боли. Нет, сегодня приступ у Аделарда не случится, но завтра-послезавтра — можете даже не сомневаться.
— Люкануэль Сорингер, — представился я и на всякий случай добавил: — Моего отца зовут Энсом, а дом наш у самого въезда в Гволсуоль со стороны Твендона.
— Да отлично я помню Энсома Сорингера! — вскричал явно обрадованный и все еще не признанный мною земляк. Затем он с какой-то надеждой посмотрел на меня и спросил: — А ты Кремона Стойнра, то есть меня, не помнишь?
Тебя точно не помню, а Стойнры, Стойнры… Что-то знакомое, но ведь столько лет прошло…
И тут я вздрогнул. Стойнр, именная такая фамилия у моего друга Калвина, разбившегося об воду, когда он прыгнул со скалы Висельников. Получается, Кремон его родной брат, покинувший Гволсуоль задолго до того, как погиб Калвин.
— Калвин твой брат? — на всякий случай поинтересовался я.
— Ну да! Как он там? — Кремон обрадовался явно не на шутку.
Очень неприятно сообщать человеку дурные вести, но и лгать ему совсем не хотелось.
— Ты, наверное, очень давно не был в Гволсуоле? — издалека начал я, на что тот нетерпеливо махнул рукой: все верно, но ты продолжай, продолжай.
— Я сам там очень редко бываю, но Калвина помню хорошо, ведь когда-то он был моим другом.
На слове «был» голос у меня дрогнул, и потому следующий вопрос Кремона прозвучал так:
— Ты сказал «был»? — Он впился в меня взглядом, и мне оставалось только утвердительно кивнуть.
Дальше мне пришлось рассказать подробности гибели Калвина, а затем выслушать рассказ самого Кремона — все, что с ним случилось за те пятнадцать лет, как он покинул Гволсуоль.
Кремон покинул его полный самых радужных надежд и уверенности в том, что такому молодцу, как он, не дело прозябать в рыбацком поселке на самой окраине герцогства. Но жизнь быстро все расставила на свои места: кому и где он оказался нужен, человек без богатых или знатных родственников? Поскитавшись чуть ли не по всему герцогству, Кремон в конце концов примкнул к собирателям куири, повстречав их в одной из таверн, где они сыпали золотом и серебром направо и налево, и впечатлившись их рассказами.
— Вот уже одиннадцать лет я здесь, — грустно рассказывал он, — и дальше Тенсера, поселка у подножия Гурандских гор, так ни разу и не побывал. А так хотелось появиться в Гволсуоле с карманами, набитыми золотыми ноблями. Встретить брата, помочь ему, если у него проблемы с деньгами. А теперь… А-а-а!.. — И Кремон безнадежно махнул рукой, мол, и цели-то в его жизни не осталось.
— Куири — это наша надежда и наше проклятие, — продолжил он рассказ уже за очередной кружкой. — Ты не представляешь, Люкануэль, сколько друзей и хороших знакомых, сорвавшись со скал, нашли себе покой на дне Великого Каньона! А сколько раз я твердо обещал себе, что все, пора заканчивать. Вернуться в большой мир, найти себе жену, обзавестись детьми, хозяйством… Но каждый раз меня не хватало даже на то, чтобы уйти дальше Тенсера. — Кремон помолчал, затем решительно хлопнул ладонью по столу: — Все, хватит о грустном, у каждого своя судьба! — Затем обратился ко мне: — Сам-то ты как?
Неудобно хвалиться перед человеком, только что узнавшим, что потерял родного брата, причем младшего, когда у тебя как будто бы все нормально и впереди ты ждешь только хорошее. Поэтому я сказал коротко:
— Корабль у меня свой, «Небесный странник». Вот, залетели к вам, в Антир, думали, что сможем найти пассажиров, но что-то никто никакого интереса не проявляет. Как будто у вас каждый день корабли садятся, — с досадой добавил я.
— Найдутся, люди, обязательно найдутся, — попытался успокоить меня Кремон. — Их будет так много, что вряд ли все смогут уместиться на твой корабль. Просто сейчас никого нет в самом поселке, все на скалах. Скоро дожди начнутся, а по мокрым камням попробуй-ка, полазь. Я бы и сам там был, да спину прихватило. Какой из меня сейчас скалолаз, когда согнуться — охаешь, разогнуться — стонешь? А этим-то чего радоваться? — Кремон ткнул большим пальцем через плечо, указывая на корчмаря. — Они же отлично понимают, что уплывут мимо них орешки-куири. Что мимо него, что мимо братьев его, чьи корчмы внизу, в Тенсере.
Произнеся слово «братья», Кремон снова погрустнел, вспомнив о Калвине.
— А что они представляют собой, орехи-куири? — поинтересовался я. — Ни разу видеть не приходилось.
Кремон провел ладонями по бокам, затем слегка развел руки в сторону: нету, мол, при себе ни одного, чтобы продемонстрировать.
— Ближе к вечеру в корчме парни начнут собираться, у нас больше и пойти-то некуда, тогда насмотришься. А рассказать могу. Обычно куири размером с лесной орех, но изредка попадаются великаны в два раз больше. А еще они различаются по цвету скорлупы: синие, в точности как ягода «вороний глаз», сине-зеленые и такого, знаешь, изумрудного цвета. Вот они-то самые ценные, за них больше всего денег дают. Но зеленые, мы называем их «изумруды», попадаются крайне редко.
Кремон прервался на миг, чтобы промочить горло, и мы с Гвеном дружно последовали его примеру, а затем брат Калвина продолжил:
— Но ценятся куири, конечно же, не из-за цвета скорлупы. Как они действуют на человека, ты, конечно же, наслышан?
Я утвердительно кивнул.
— Силы восстанавливают, молодость возвращают на время, зрение становится зорче, слух лучше, от яда спасают, да много чего еще, — начал перечислять Кремон, как будто бы не заметив мой кивок. — Так вот, из них самые сильные — «изумруды», сине-зеленые послабее будут, а просто синие так вообще еле- еле действуют, потому и цена у них разная. Что еще интересно, на одном кустике может вырасти один орех, может два, и уж совсем редкость — три. Причем они могут быть и все одного цвета, и все разного. Ты не представляешь, Люк… — Голос у Кремона изменился и стал каким-то… восторженным, что ли? — Ползаешь, ползаешь весь день по горам, вымотаешься так, что проклянешь все на свете: и горы эти, и куири, и саму жизнь, как вдруг заглянешь в расселину, а там кустик с тремя орехами! И-эх! — И он надолго припал к кружке.
«Нет Кремон, мне действительно трудно представить. Хотя… Парители так о небе рассказывают тем, кто никогда в нем не был. У каждого свое…»
— Очень-очень редко, далеко не каждому куирис, попадаются и другие орехи, — продолжил меж тем рассказ Кремон. — Эти тоже зеленые, как «изумруды», но все же от них отличаются. Мне самому, правда, они ни разу не попадались, но такие орехи я видел. Их сразу можно узнать: когда смотришь на них,
