Отрок. Внук сотника (Часть 1-2)

— Прости, отче, о тебе же беспокоюсь, ослабел ведь совсем…

— Телом, но не духом! Повторяй за мной!

«Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!

Господь твердыня моя и прибежище мое; избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на него и уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.

Призову достопоклоняемого Господа, и от врагов моих спасусь».

«Семнадцатый псалом. Длинный, блин, больше пятидесяти стихов. Это когда Давид спасся от Саула и других своих врагов. Как раз к нынешней ситуации… Стоп! Почему к нынешней? Это же песнь победителя!»

«Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их.

Поражаю их, и они не могут встать; падают под ноги мои».

«Это кто ж ему под ноги пал, Нинея что ли? Похоже у тезки крыша протекла, впрочем, не удивительно: в его-то состоянии, да после таких приключений… Не спешите с диагнозом, сэр! Человек, как известно, выглядит дураком в двух случаях. Тогда, когда он, действительно, дурак, и тут комментировать нечего. И тогда, когда цели его неизвестны. Он себе что-то такое делает, по своим планам, а окружающим кажется, что дурь творит, пока результат не появится.

Зачем его к Нинее понесло? Блин! Нинея же мне сама сказала: он за мной приехал! Вызволить невинного отрока из рук колдуньи. Так он же своего и добился! Проник в логово нечисти, покропил святой водой место самоубийства (это он так Нинею на поединок вызывал), а потом одолел ее — вырвал меня из колдовских тенет!

Господи, так меня же и не держал никто, и Нинея отступилась, потому, что я влез, а то бы лежал ты сейчас грузом двести… Отче святой, ты же с ветряными мельницами воевал, Дон Кихот ты мой, чахоточный, жизнью рисковал, думал, что меня спасаешь! Ну до чего же ты человек золотой, как же я люблю тебя…»

Мишка вдруг ощутил комок в горле и вроде бы даже влагу в глазах.

— Вижу: умилила тебя молитва Господня, отрок! — По своему истолковал мишкины чувства Отец Михаил. — Значит, не проникла еще мерзость языческая в душу твою, вовремя меня Господь привел.

— Вовремя, отче, еще как вовремя! Поешь, хоть немного, отче, смотреть больно, как ты изнемог. Ну, пожалуйста, рыбка вот, хлебушек…

Отец Михаил поклевал, как цыпленок, и снова лег, закрыл глаза. То ли уснул, то ли задумался.

«А я-то дурак: „сталкер, сталкер“ — спасаю его, вывожу из опасного места. А оказывается: это он за меня на смерть бился и спас. И, ведь, не объяснишь — язык не повернется. Что значит — исходная точка зрения, базовая шкала оценок. Смотрим на одно и то же, но каждый со своей колокольни, и видим разное».

* * *

Отец Михаил…

Поговаривали, что в село Ратное, на место приходского священника, его сослали в качестве наказания за какую-то провинность. Какую именно — никто толком не знал, но дыма без огня не бывает. Не так уж много на Руси священнослужителей, учившихся в самом Константинополе, и по всяким медвежьим углам их, без особых на то причин, не разбрасывают.

Учить детей он вызвался сам, чем сразу же приятно удивил ратнинцев. До сих пор они о таком не слыхали, что, впрочем, и не удивительно — указ о создании церковно-приходских школ будет издан Иваном Грозным только через четыре века. Не то, чтобы население села Ратного было уж совсем темнотой безграмотной, скорее наоборот: неумение читать и писать считалось изъяном, причем, настолько существенным, что могло даже расстроить свадьбу.

Ходила по селу байка о девке, которая не сумев разобрать послание, закинутое ей через забор ухажером, от большого ума поперлась к попу, чтобы прочел. А там оказалось такое… Дальше версии разнились в зависимости от того, кто и в какой компании эту душераздирающую историю излагал.

Что в этой истории было правдой, что вымыслом — Бог весть, однако факт оставался фактом: уровень домашнего образования, получаемого отпрысками ратнинцев был, мягко говоря, очень и очень разнообразным. Программа же, которую за четыре зимы усваивали ученики отца Михаила, по меркам своего времени, для сельского жителя была просто блестящей: Закон божий, церковное пение, чтение, письмо, четыре действия арифметики, и некий симбиоз истории с географией.

Внук бывшего сотника Корнея, забывший, в результате странной болезни, все, чему его до этого учили, сначала привлек внимание отца Михаила тем, что очень быстро восстанавливал «забытое», да еще так, что учитель порой задавался вопросом: «А учил ли я его этому?» Мишке, еще не осознавшему себя, ничего не стоило ляпнуть: «Волга впадает в Каспийское море» или «Шестью восемь — сорок восемь», начисто игнорируя тот факт, что ни река, ни море с такими названиями никому неизвестны, а таблицу умножения проходят только в «выпускном классе».

Отец Михаил начал исподволь экзаменовать странного ученика и получил результат, буквально, не укладывающийся в голове. Закона Божьего Мишка не знал начисто, зато считал, кажется, лучше своего учителя. Во всяком случае, древнеегипетскую задачу о семи семикомнатных домах с семью кошками в каждой комнате он решил в уме за несколько секунд. Отца Михаила просто в дрожь кинуло, когда он вспомнил, сколько времени потратил на решение этой задачи много лет назад, сам еще будучи учеником.

Читал Мишка с трудом, словно часть букв была ему незнакома, зато географию знал — можно было только диву даваться (правда, только физическую, а не политическую). Мог запросто сослаться в разговоре на высказывание какого-нибудь древнего философа, вроде Аристотеля или Диогена, но ни слова не знал из житий святых или поучений русских святителей. Без запинки перечислял всех киевских князей из династии Рюриковичей, но даты исторических событий употреблял, почему-то, на латинский манер — от Рождества Христова, а не от Сотворения Мира. Отец Михаил потом специально пересчитывал — получалось правильно!

Знал корнеев внук об относительно недавних событиях европейской истории: завоевание Вильгельмом Нормандским Британии, взятии крестоносцами Иерусалима, но не мог назвать имени своего сюзерена — Князя Туровского, не имел понятия об именах Митрополита всея Руси и Вселенского Патриарха.

Окончательно же добил пацан своего учителя тем, что взявшись, по предложению священника, учиться играть в шахматы, «надрал» того в первой же партии. Даже в Киеве было сложно отыскать партнера для этой игры, даже в Константинополе она не была еще достаточно распространена, а здесь, в глухом селе, какой-то пацан… И ведь никаких признаков происков Врага рода человеческого — Мишка не боялся ни креста, ни ладана, ни святой воды!

Еще интереснее стало на второй год обучения. Отец Михаил не знал, разумеется о метаморфозе, произошедшей с Мишкой летом, но понял, что парень научился скрывать «нештатные» знания. Зато беседовать с ним стало гораздо увлекательнее, порой священник ловил себя на том, что разговаривает с учеником, как со взрослым человеком, и не просто со взрослым, а с получившим не худшее, чем у него образование, только в какой-то совершенно неизвестной области знаний и уж в совершенно невообразимом учебном заведении.

Посиделки за шахматами два раза в неделю стали традицией, приятной для отца Михаила и горячо одобряемой мишкиной матерью. Каждый раз она давала Мишке с собой объемистый кувшин с горячим сбитнем, а если отец Михаил не держал в этот день строгий пост, то и что-нибудь из выпечки — на закуску. Дед, по своему обыкновению ворчал: «Попа из парня сделаете» — но мать, втихомолку ностальгировавшая по молодости, проведенной в «столичном» Турове, имела на этот счет собственное мнение.

Мишке тоже нравились визиты к отцу Михаилу, тот был прекрасным собеседником и настоящим кладезем информации.

В одной из таких бесед Мишка, неожиданно для себя, однажды узнал, что раскол Руси на удельные княжества уже собственно начался. Оказывается еще четверть века назад в Любече произошел княжеский съезд, где князья договорились о разделе русской земли. На первый раз землю поделили на три части: непосредственно Киев и подчиненные ему земли, Ростово-Суздальская земля с Переяславлем и Чернигов с