только о себе! Я прошу вас, коллеги, вверить мне свою мощь, чтобы объединенной Силой всей Коллегии мы смогли сломить сопротивление, буде отщепляемые рискнут оказать таковое! Вы согласны?
Мощно вспыхнуло фиолетовое зарево, на фоне которого неизменный зеленый ореол Морены выглядел уже не просто дерзко, но вызывающе. Альрихт присмотрелся к лицу наглого сенейца. Лицо было напряженным и невеселым. Но Морена не собирался сдаваться. Он был готов выполнять условия идиотского спора, чего бы это ему не стоило.
— Я благодарю вас, почтенные коллеги, — с видимым волнением произнес Альрихт. — Видят боги, мне нелегко говорить гневные слова. Все же многие годы эти отступники были нашими братьями. Но если младенец начинает грызть грудь матери, его отнимают от груди. И сказано было в старом церковном уложении, в писании господа нашего всемогущего Эртайса: если одно растение в твоем саду поражено чумой, истреби его, чтоб не поразило оно весь сад. Кому же лучше было знать, как надлежит пропалывать сад в дни Заката, чтобы не погибли ростки Рассвета? Кому, как не Эртайсу?!
Голос Альрихта гремел. Неожиданно для многих слова старого канона вдруг обрели в его устах новое, почти пророческое звучание. Старый Клеген поднялся. Лицо его было строгим, как у святых на картинах прошлого века, и столь же преисполненным истинной веры.
— Приказывай, гроссмейстер, ложа слушает тебя, — твердо сказал он. Что нужно тебе для исполнения праведного суда?
— Я прошу Камень Силы, — четко сказал Альрихт, — ибо сейчас я призову к ответу тех, кто отделил себя от братства Таинств и поставил себя с другой стороны черты. Тех, кто не может и не хочет быть рядом с вами, братья и коллеги. Наши мысли едины, разве не так? Наши мечты — об одном, разве не так? Наша воля течет единым потоком, в едином русле! Они же — нечто иное, отдельное от нас! Так исторгнем же их из нашего организма, коллеги, чтобы не смогли они повредить нашим замыслам!
— Согласна ли Коллегия удовлетворить просьбу гроссмейстера Родефрида? — в соответствии с обычаем спросил Клеген.
Ответом стало дружное пылание фиолетового, поднимающееся уже до потолка. Морена упорно сохранял зеленую сферу вокруг себя, и было заметно, что выдерживать давление соседей стоит ему немалого труда. Альрихт видел, как Шаддам, перегнувшись через стол, что-то сказал сенейцу, а потом, услышав ответ, только покрутил пальцем у виска.
Клеген встал, подошел к алтарю и почтительно, двумя руками, взял ажурный ларец из дарохранительницы.
— Прими Камень Силы по желанию братства, гроссмейстер, — сказал он торжественно. — Пусть поможет он тебе в твоих свершениях на благо ложи.
Альрихт откинул крышку и благоговейно принял огромный самоцвет, похожий на аметист, но словно пылающий изнутри недобрым темным пламенем. А ведь я его боюсь, вдруг подумал он. Сила. Чудовищная Сила, которой мне так не хватало, Сила, которая ломает человека, как былинку, и превращает его в жирное, вонючее, вечно жрущее существо, уже неспособное ни на какие деяния. Вы, уважаемые коллеги, превратились в разлагающийся прах, в гробницы когда-то мощного и светлого духа, даже не прикасаясь к этому кладезю могущества. Что же будет со мной?
Он осторожно прикоснулся к потаенной сути камня и зачерпнул из нее. Немного. Только чтобы почувствовать. Сила бешено заплясала в нем, промывая каждую косточку, каждую жилочку, добираясь до самых сокровенных уголков мысли и делая их видимыми, различимыми, понятными…
Темное аметистовое пламя не было злым. Не было оно и добрым. Оно было просто могучим. Оно готово было искренне и преданно служить тому, кого признает равным себе. Равным не по чистой энергии, конечно же, нет. По силе духа.
Страх растворился и был унесен порывами лилового ветра. Там, внутри дымчато-фиолетового кристалла очень много желанной и пугающей Силы, очень много, небывало много. Наверное, столько ее бывает у каббаля необузданной стихии, да и то не всегда. Но Альрихт больше не боялся Силы. Он понял камень, и отчетливо видел теперь, что дух мага ломает отнюдь не Сила. Сила только помогает ему сломаться. Но зерна гибели маг несет в самом себе.
Я понимаю тебя, Темное Пламя, сказал он камню, и тот принял новое имя бесстрастно и безропотно, словно именно так именовали его от самого начала времен.
Я вижу, сказал он камню: страдание, страдание и обреченность вокруг, страдание и тьма, бездна страдания и клубящийся, всепожирающий, жадный и косный мрак. А над ними — сверкающий и пугающий мост, звенящий и опасный клинок верного пути. Бесчисленные слои смерти тысячелетиями копятся на дне океана страданий, и только один мост ведет через него. Темное Пламя, я уже давно иду по лезвию. Ты не испугаешь меня этим. И ты, призрак чудовищной и гибельной тупости, ты, палач-колосс на ногах из дерьма, отвернись, а лучше — беги в страхе; я знаю, как рассечь твой панцирь и вырвать сто тысяч украденных тобой сердец. И тогда ты умрешь. Потому что своего сердца у тебя нет, а если и было когда-то, то ты и сам не знаешь, где оно теперь. Смерть твоя — в уколах пронзительной, тонкой и точной, как игла, мысли, свет разума убийствен для тебя. Темное Пламя, я уже давно сражаюсь с глупостью. Ты не испугаешь меня этим. Я бессилен изгнать глупость из мира навеки, да и у богов, кажется, это тоже не получилось. Но сомкнуть надо мной свои черные крылья — это глупости пока тоже не под силу.
— Спасибо, коллеги, — Альрихт еще раз поклонился ложе.
— Назови имена отступников и предателей, — сухо сказал Клеген. В его голосе не было дрожи. И пощады тоже не было.
Альрихт вздохнул и активировал Камень.
— Ирчи Морена и Клосс Этерно, поднимитесь, — приказал он. — Подойдите к столу и предстаньте перед собратьями.
Морена вскочил, бешено сопротивляясь. В какой-то миг он даже расшвырял в стороны все заклятия, которыми его пытались накрыть ближайшие соседи, ударил факельным выбросом энергии Нерваля, сшиб невидимым силовым кулаком на пол еще двух человек, но с мощью Темного Пламени бороться ему оказалось не под силу. Он еще продолжал внутреннее сопротивление, но снаружи уже казался покорной и безвольной марионеткой, которая, волоча ноги по полу, брела к указанному гроссмейстером месту.
Клосс вел себя тоньше. Он не вступил в силовое единоборство, а мгновенно закуклился на границе собственного сознания, отдав тело на произвол коллегам. Впрочем, и тут адептам ложи не очень повезло. Клосс коварно поднялся из-за стола и добровольно направился в сторону подиума, а Клеген, набросивший на него незримый аркан и не встретивший ожидаемого сопротивления, сам слетел с возвышения и пребольно ударился о стену.
— Такое поведение, — прохрипел он, поднимаясь, — такая реакция на ваши слова, гроссмейстер, яснее любых свидетельств доказывает их виновность.
Интересно, как бы ты вел себя на их месте, подумал Альрихт отстраненно. Ты что, обычно в восторге, когда тебя убивают? Но вслух сказал только:
— Однако свидетельства тоже будут, поскольку так сказано в наших уложениях. Я призываю всех строго следовать установленному порядку действий. Мы не варвары, господа. Немедленно прекратите сумбурное наложение заклятий, вы мешаете друг другу, а скоро уже и мне начнете мешать. Если кому-то некуда девать энергию, пусть концентрирует ее на мне или на Камне, а превентивное удержание обвиняемых — дело председателя собрания или назначенного им лица. Так, господин Клеген?
— Воистину так, — отдуваясь, сказал Клеген и вернулся на свое место. — Прошу простить меня, господин гроссмейстер, коллеги, я был несколько неуравновешен и признаю свою вину.
Остальные коллеги стыдливо убирали давление и начинали тянуться тонкими хоботками донорской Силы к Темному Пламени. Альрихт с удовлетворением отметил, что ни один человек за столом не направил свою энергию непосредственно ему, гроссмейстеру. Боятся? Жадничают? Брезгуют? Кто может объяснить движения чужой души? Разве что бог…
