Наступила тишина. Нарушил ее Илья Муромец, привстав с места и тихо, но грозно сказав:
— Так... Былинки хитроумные сочиняем... Подтексты да идейки в них вкладываем?
— Какие идейки? — возмутился Воха, быстро закинул гитару за спину, засунул в карманы парочку авокадо и навьючил торбу. — Меня всегда ругают, что в былинах идей нет! Я первый раз в жизни идею в былину запихал!
— И в последний, — задумчиво сказал Илья, извлекая из ножен меч.
Воха торопливо зашагал от скатерти-самобранки, а удерживаемый спутниками Муромец орал ему вслед:
— Интеллигенция! Вишь, беды нам пророчишь, молокосос! А сам сало за пределы Киева вывозишь! Подрываешь экономическую мощь страны!
— Что ты так разъярился? — поинтересовался удивленный Иван, когда боян скрылся из поля зрения, а Илья немного поутих.
— Суеверный я, — смущенно признался Муромец. — Не люблю, когда беду накликают... Как там он пел-то? Илюша с той поры ушел в запой... Ох, боюсь...
— Так ты не пей — и не сбудутся предсказания черные! — радостно заявил Смолянин. — Делов-то!
— Не пить? — изумился Илья и добавил неуверенно: — Что ж, может это и выход...
Дальнейший путь протекал в тягостном молчании. Былина Вохина произвела на друзей впечатление неизгладимое. Алеша время от времени чесал затылок. Иван хмурился, а Илья повторял: «Я не пью. Я не пью. Я пью, но мало. Много, но не я.»
Дорога тем временем вела богатырей по местам живописным, сердцу ласковым. Ох, Русь, Русь! Кто тебя выдумал, раскрасавицу! Дай ответ! Не даешь ответа... Только тянутся вдоль дорог овсы высокие, березки белокурые да рощицы светлые, бамбуковые... И вольно дышится на родной стороне, и сердце покоем наливается, и петь хочется, да нет песни такой, что тебя достойна...
— Богатыри! — раздался вдруг девичий голос. — Богатыри! Заступнички!
— Начинается, — прошептал Илья, бледнея. — Девица! Сечь не будем, лучше сразу убьем!
А к друзьям, на лихом коне, меж тем приблизилась девица-краса, уже знакомая читателю памятливому и ожидаемая читателем догадливым.
— Алена! — ахнул Иван. — Предательница!
— Не виноватая я! — вскрикнула Алена, гарцуя перед богатырями. — Он сам пришел!
— Кто?
— Гапон! Пришел, и говорит: давай, Алена, продадим Русь- матушку! Я кочергу схватила, а он, лукавец, тряпку сонным зельем напитанную мне в рот сунул! Я и не устояла...
— Врешь! — воскликнул Иван-дурак. — Сам видел, ты с Гнедком вместе на поле брани была, к лошади привязанная!
Алена от возмущения на миг потеряла дар речи.
— Так ведь привязанная! Пленница я была, а...
— Пленница? Не знаю. Может это маскировка хитрая, чтоб глаза нам отвести?
— Ты дурак? — обреченно спросила Алена.
— Да!
— Так значит, обязан быть смекалистым!
Иван кивнул и неохотно признался:
— Обязан-то обязан, но один раз любой ошибиться должен. Лучше уж я сейчас ошибусь, чем в схватке с Кащеем. Ребята, кто за то, чтобы считать Алену предательницей?
Илья и Алеша подняли руки.
— Кто воздержался?
Мудрец с толмачом, переглянувшись, проголосовали.
— Кто против? — Иван со вздохом поднял руку и изрек: — Принято большинством голосов. — Что ж, я не смею спорить. Вяжи ее, мужики!
— Ой, дурак! — завопила Алена, вынимая из-под подола кочергу. — Ну, попробуйте, возьмите!
И завязался лютый бой. Куда тут печенегам да половцам! Земля дрожала от ударов кочерги и богатырских оплеух. Но вновь смекалка Алеши, находчивость Ивана, силушка Ильи и реплики Кубатая одержали верх.
Алена была связана, стащена с коня и уложена на дорогу. Друзья сели рядом и стали грустно считать потери.
Из потерь были в наличии: выбитый у Ильи зуб, слегка погнутый меч-кладенец и прикушенный мудрецом язык. Хитрый Попович, как всегда, вышел сухим из воды.
— Что делать с ней будем? — вопросил Илья, грустно глядя на Алену.
— Юбьем, — кровожадно, но косноязычно предложил Кубатай. — Язик я изя неее куснул.
— Не беда, заживет, — похлопал мудреца по плечу Алеша. — Что, Илья, казним Алену?
— Люба она мне, — вздохнул Илья. — Люба... Алена, пойдешь за меня?
Алена хранила гордое молчание.
— Есть в Киев-граде старый пруд, — задумчиво произнес Иван. — Каштаны там цветут. Бамбуки там цветут. И тут.
— Предлагаешь чего? — полюбопытствовал Алеша.
— Сорвать пару бамбучин, да и высечь девку!
— Ты что, предсказание забыл? — возмутился Илья.
— А каков у нас выбор? Либо убить, либо высечь. Решай!
Илья схватился за голову. Выбор давался ему нелегко.
— Плюнь на суеверия! — обретая прежнюю сноровку воскликнул Кубатай. — Я тоже за розги! Сперва погорячился, теперь самому стыдно. Высекем, да и дело с концом!
Со вздохом поднявшись, Илья побрел к бамбуковой рощице. Отломил пару крепких бамбучин, вернулся к друзьям, и с надеждой спросил:
— Может сказать чего хочешь, Алена?
— Не ради тебя, суеверного, не ради друзей твоих жесткосердечных! — гордо тряся головой заявила Алена. — Ради Руси! Скажу! Гапон у Кащея советником стал! Науськивает его на Русь войной идти! Побейте Кащея, герои!
— За предупреждение — спасибо, — рассудил Илья. — За патриотизм, пусть и запоздалый, будем сечь, не снимая юбки.
