Мишель.
– Можно сказать и так, – усмехнулась девушка. – Ромуальдине я солгала – старая лисица никого не пускает к королеве. Ее величеству скучно. Не бойтесь, что вы без доклада, Элеонора примет вас. Особенно если вы привезли ей письмо от сына. Я правильно подслушала?
– Совершенно верно, благороднейшая леди, – поклонился сэр Мишель и совершенно не по-монастырски свистнув оруженосцам, взбежал по ступеням вверх. – Полагаю, мое имя вы знаете?
– Безусловно. Вы говорили достаточно громко, шевалье. Господи, что за нравы в этой Италии! Этого нельзя, другое предосудительно, третье, пусть и самое невинное, ведет к смертному греху! Неужели вся Сицилия такова?
Говорили на норманно-французском, поэтому Казаков понимал большую часть речений неожиданной знакомицы и тихонько посмеивался. После явно «предосудительных» похождений нынешней ночью с Гильомом, разговоры о Сицилии как острове высокой морали казались ему несколько преувеличенными. Хотя с женской точки зрения…
Девушка иногда сама путалась в переходах, отчего можно было сделать вывод: приближенная королевы Элеоноры обитает в монастыре недолго и не успела разучить все хитросплетения лабиринтов аббатства. Однако на ее лице была крупными буквами написана уверенность в себе и отчетливое недовольство нынешней жизнью. Вероятно, она долгое время провела при королевских или герцогских дворах, далеко не всегда отличавшихся столь немыслимой для мирянки строгостью нравов.
– Подождите, – девушка приостановилась перед низкой дощатой дверью. – Сейчас я передам ваши слова королеве.
Некоторое время прошло в тишине. Сэр Мишель стоял спокойно, прислонившись к небеленой кирпичной стене, Гунтер откровенно нервничал, а Казаков пытался безмятежно насвистывать и философски озирал окружающий скупой пейзаж – ни дать, ни взять тюремный коридор с редкими дверьми и тусклым освещением.
– Проходите, – дверь бесшумно открылась и на троих дворян из Нормандии вновь уставились маслично-темные глаза. – Государыня просит вас почтить ее своим визитом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Короли в ассортименте
Покой, отведенный королеве Британии строгой аббатисой с языколомным имечком Ромуальдина, роскошью отнюдь не блистал, скорее, наоборот. Мебель темного дерева, голые стены, украшенные лишь распятием да несколькими стоящими на вбитых в камень деревянных подставках скульптурами святых. Коврик на полу такой простецкий, что даже самый захолустный и нищий барон устыдился бы подобного. Жесткие стулья с высоченными прямыми спинками. Трехногий круглый столик, украшенный блюдом с непременными в Италии фруктами, кувшином с вином и мисочкой, до отказа наполненной грецкими орешками. Несколько дорогих стеклянных бокалов. Все. Не скажешь, что здесь обитает королева, пусть даже и временно.
– Заходите, заходите, – услышали визитеры. Обладательница воркующего голоса почему-то на глаза не показывалась. – Господа, никаких церемоний, условия походные. Обязательно присаживайтесь. Нет, нет, на колена падать необязательно. Я здесь более частное лицо, нежели монаршья вдова. Когда мой первый муж, да упокоит Господь его душу, воевал в Палестине, мы жили еще хуже, и любой куртуазный рыцарь, способный меня развлечь, был самым дорогим гостем!..
Девушка, приведшая Мишеля, Гунтера и Сергея в сей уединенный уголок монастыря, тихонько прыснула в кулачок и прикрыла ротик оконечьем цветного шелкового шарфика.
Монолог продолжался. Теперь стало ясно, что он доносится из другой комнаты через открытый дверной проем. Туда и обратились взгляды рыцаря и господ оруженосцев. Видно, впрочем, ничего не было, ибо соседнее помещение прикрывалось льняной занавесью.
– …Впрочем, в Винчестере, где я жила много лет по вине сумасшедшего Генриха – вы ведь знаете, он из-за своей Алисы совсем выжил из ума на старости лет! – там было еще хуже! Конечно, со мной обращались соответственно титулу и положению, но совсем не допускали гостей, и с тех пор я ненавижу, когда ограничивают мою свободу!
Занавеска отодвинулась. Казаков бросил на Гунтера недоумевающий взгляд, в котором отчетливо читался вопрос: «Это королева?»
Угрюмый воздушный замок, построенный германцем, рухнул с грохотом и треском, растворившись в клубах едкой пыли. Грозная старуха в траурном одеянии, обвешанная четками, святыми реликвиями и бормочущая душеспасительные молитвы, испарилась. Не было носа крючком, колючих едких глазок, волосатой бородавки на щеке и вечно поджатых губ.
Ее величество, вдовствующая королева Англии, Ирландии и Шотландии, великая герцогиня Аквитанская, герцогиня Анжу-Ангулемская, бывшая повелительница Франции и прочая, и прочая, и прочая являла собой очаровательную пухлую тетушку, выглядевшую от силы лет на пятьдесят пять. Элеонора Пуату, все еще хранившая в чертах следы невероятной привлекательности молодых лет, была невысока ростом, не пользовалась белилами или румянами из-за замечательного природного цвета лица, имела три подбородка, небольшие, но яркие губы и веселые серые глаза. Одевалась королева-мать до крайности вызывающе, хотя ее супруг, английский монарх Генрих II, скончался всего год назад и ей следовало бы носить белоснежное траурное одеяние. Но вместо белой парчовой хламиды блистательная (во всех отношениях) Элеонора Пуату изволила с утра облачиться в расшитый камнями и серебром роскошный розовый сюркот – самое распространенное и модное дамское платье, плотно облегавшее торс и преизрядно расширявшееся книзу – и вычурный чепец с пером африканской птицы страуса. На взгляд Казакова, человека далекого будущего, пожилая монархиня выглядела соответственно соединенным вместе прилавкам ювелирной и бархатной лавок. Но в ней имелось нечто особенное и неподражаемое, некий штрих к портрету, через столетия получивший наименование «имидж».
Гунтер никогда бы не поверил, что эта улыбчивая старушенция, разглагольствующая о прекрасном прошлом и наряженная, будто первая придворная вертихвостка, является самым крупным политиком нынешнего времени. Что именно ее хрупкие пальчики сжимают веревочки, заставляющие плясать под дудку Элеоноры Аквитанской герцогов и королей. Что Элеонора самостоятельно (хотя, разумеется, чужими руками) сбросила всемогущего канцлера де Лоншана, проделав отнюдь не в дамском, но в мужском седле длинный путь от Лондона до Марселя лишь для того, чтобы уговорить сына прекратить ограбление собственной страны.
Обманчива внешность. А исторические хроники, которые Гунтер читал еще в Германии, обманчивы куда более. Впрочем, там никогда не приводилось подробное внешнее описание королевы. Говорилось только, что Элеонора была «божественно красива».
Если так, то с этой розовощекой мадам следует блюсти изряднейшую осмотрительность. Наиболее опасные люди отнюдь не выглядят опереточными злодеями с пиратской повязкой на глазу, волчьей пастью и бутылкой отравы под мышкой.
…Мишель, хоть его и предупреждали, незамедлительно бухнулся на правое колено, оруженосцы среагировали секундой позднее.
Элеонора в притворном отчаянии всплеснула руками:
– Молодые господа, что ж вы делаете! Поднимитесь, поднимитесь тотчас! Беренгария мне сказала, будто у вас какое-то письмо от Джона. Что он еще натворил?
Казаков ахнул, а Гунтер поперхнулся воздухом. Оказывается, смазливая красотка со взглядом, в котором тонко перемешались благородная возвышенность и тщательно скрываемая блудливость, та самая девица, которая ничтоже сумняшеся обвела вокруг пальца зловредную аббатису, и есть знаменитая дочь короля Наварры Санчо Мудрого, принцесса Беренгария. Невеста Ричарда
