Дальше стало хуже. Случай, произошедший через неделю после переселения в рукотворную пещерку отца Колумбана, окончательно вывел Казакова из себя.
Сергей чувствовал, что в доме, кроме него самого, Гунтера и отшельника, живет еще кто-то. Однажды даже попытался узнать у германца, какая сволочь кидалась посудой и огрызками, на что получил дебиловатый ответ: «Домовой. Их тут полно».
Казаков покрутил пальцем у виска и пошел в лес за хворостом. Вечером Гунтер попытался объяснить, что домовые отнюдь никакие не сверхъестественные твари, а животные, похожие на гибрид обезьянки с кошкой. И наделенные частицей разума. Немного напоминают маленьких детей – любопытные и привязчивые. Только человеческий ребенок развивается, учится, а мыслительные способности домового ограничены. Он почти ничего не запоминает, кроме своего хозяина и нехитрых обязанностей по дому. Погасить упавшую свечу, накормить голодную лошадь, охранять жилище.
– Ты их видел? – нахмурился Казаков. – Домовых?
– Конечно, – ответил Гунтер и указал взглядом на очаг. – Он где-то там живет. За печкой. Норка, наверное, как у енота. Отец Колумбан пошел в деревню, так что мы можем посидеть и подождать. Авось, вылезет.
Казаков помнил лишь мелькнувшую расплывчатую тень, возникшую за его спиной, когда он первый раз заглянул в землянку святого отца. Но дальше-то предметы летели из пустоты! Именно из пустоты. Полтергейст. Не было никакого домового.
Смерклось. Гунтер зажег толстенные свечи, поставил на стол и углубился в изучение какой-то книжки на латинском. Казаков терпеливо ждал. Ничего. Ближе к полуночи Гунтер встрепенулся.
– Вон он, погляди, – германец кивком указал на лавку возле стола. Гунтер отлично видел, как небольшое бурое существо, смахивавшее на плюшевого мишку с маленькими человеческими ладошками и темными глазами, появилось из темноты и полезло на стол, поискать еды. На людей домовой внимания не обращал.
– Да где? – не понял Казаков.
– Вон! Там! Уже на стол забрался.
– Не пудри мне мозги, – возмутился Сергей. – Там никого и ничего нет! Где?
– Протри глаза, – посоветовал германец. – Видишь, он хлеб взял? Эй, приятель, а тебе разрешили?
Домовой угрюмо посмотрел на хозяйского гостя, сморщил покрытую короткой шерстью физиономию и пискнул:
– Живу я тут. Что, буду всяких спрашивать, что можно, а что нет? Есть дай!
– Ну ты нахал, – изумился Гунтер. – А кто вчера мой ремень спрятал?
– Красивый, – ответило существо. – Взял поиграть. Жалко, да?
– Да нет, не жалко. Только возвращай всегда, иначе потом не доищешься.
Казаков сидел с открытым ртом. Германец на его глазах вел диалог с пустотой. Бросал реплики, дожидался неслышимого ответа и говорил снова. Смешно другое: кусочек хлеба вдруг поднялся со стола, висел в воздухе и постепенно таял. Полтергейст. И ничего другого.
– Не вижу! – повторился Казаков. – Что это ты с хлебом сделал? Фокус?
Гунтер смотрел недоуменно.
– Ничего не понимаю, – помотал он головой, встал и, подойдя к столу, спросил у домового: – Тебя можно взять на руки, показать? Не будешь кусаться?
– Кому показать? – не поняла тварюшка, но согласилась: – Бери.
Германец осторожно поднял теплое пушистое создание и принес на лавку. Усадил прямо перед Казаковым. Тот заинтересованно наблюдал за странными эволюциями коллеги- оруженосца: взял комок пустоты, будто невидимого ребенка, приволок эту пустоту к лежанке и положил на волчью шкуру. Да еще и делает жесты, будто гладит кого-то.
– Это такой особенный немецкий прикол, в который русские не въезжают? – в груди начала подниматься волна злости. – Никого и ничего тут нету!
Пошел односторонний диалог на норманно-французском. Фраза Гунтера, пауза, новая фраза. Домовой Казакова рассмотрел и даже обнюхал. Запах не понравился. Сказал, что таких людей раньше он
Гунтер перевел. Казаков, сжав зубы от ярости, рубанул ребром ладони по пустоте, она словно чего-то коснулась, но это ощущение мигом исчезло. Спустя мгновение в лоб новоявленного оруженосца полетел снаряд в виде крупного зеленого яблока. Так по-хамски с домовым никогда не обращались.
– Твою мать! – орал Казаков на ничего не понимающего германца. – Охренел? Еще одна такая шутка, и… И сдохнешь! Понял?! Сдохнешь! Никаких «если», никаких «но»! Просто сдохнешь!
Русский, кипя от злости, вылетел из землянки, хлопнул дверью так, что пыль с потолка посыпалась, схватился у поленницы за топор и, хотя дров было достаточно, а света маловато – луна да звезды – начал ожесточенно раскалывать березовые поленья.
Оскорбленный домовой, потирая лапкой ушибленную спину, отправился в свою нору. Захватив попутно черную жилетку с карманами, принадлежавшую обидчику (она потом была спрятана за алтарь отца Колумбана), и маленькую баклажку с вином – видимо, для поправки нервов.
Наутро жилетку-разгрузник искали все, а Казаков неустанно обвинял Гунтера в похабных шутках. Даже увещевания смиренного отца Колумбана не подействовали, хотя Казаков за последние дни проникся к рассудительному отшельнику изрядным доверием и уважением.
– Понимаешь ли, сын мой, – пытался разъяснить отец Колумбан, – когда я спросил тебя, веришь ли ты в Бога, ты ответил очень странно: «Я полагаю, там наверху кто-то есть». Никогда не слышал подобных слов. Ты не читал святого Ансельма Кентерберийского?
– Нет, – угрюмо ответил Казаков. – А в чем дело? Это как-то связано с пропажей моей одежки?
– В значительной мере, – улыбнулся монах. – Святой Ансельм доказывает бытие Божье такими словами: «
– Не кажутся, – подумав, ответил Казаков. – По-моему, это бред. Глупость. Может существовать собственно вещь и вместе с тем – представление человека об этой вещи. Можно думать о желуде на ветке дуба, даже если этого желудя нет.
– Соображаешь, – согласился отец Колумбан. – Спорить со святым Ансельмом – ничего себе! Но мы говорим о домовых и о том, почему ты их не видишь. Я домового вижу, сэр Мишель видит. Гунтер видит. А ты – нет. И в то же время домовой прячет твои вещи. Кто-то ведь это делает?
– Гунтер, – упрямо набычился Сергей и наябедничал: – Он в меня еще вчера яблоком кидался.
– Ага, ага! – возмутился германец. – Я сидел ближе к выходу, а яблоко прилетело со стороны стола!
– Рогатка и спусковой механизм на веревочке, – фыркнул Казаков. – Детские шутки. Так что святой Ансельм? У него тоже жил домовой?
– Наверняка, – расхохотался старый монах. – Итак: ты можешь вообразить существование домового, но твое сознание – на мой взгляд, очень извращенное удивительным миром, из которого ты прибыл – отказывается воспринимать присутствие этого существа. Если я во что-то не верю, значит, этого нет. В точности по святому Ансельму…
