Казаков вспомнил свои старые размышления о Fantasy и задал дурацкий вопрос:
– Отче, а эльфы у вас здесь водятся?
– «Водятся» кабаны в лесу, – ответствовал отшельник, усмехаясь в бороду. – А эльфы – живут. И не эльфы, а сиды. И не здесь, а в Ирландии. Иногда в Шотландии встречаются. Редко, правда. Только, боюсь, сынок, ты, столкнувшись нос к носу с самым прекрасным Туатта Де Даннан, просто его не заметил бы. Потому что сид не вписывается в твое представление о мире. Впрочем, не переживай, большинство людей тоже не могут увидеть настоящего сида. Какие сиды в христианской вселенной? Хочешь совет? Живи спокойно, только вечером поставь возле очага мисочку с молоком и извинись. Громко. Мой домовой, знаешь ли, ба-альшой шутник. Проснешься утром, а сапоги доверху навозом набиты.
Разгрузник вернули следующим утром. Но мелкую гадость все-таки сделали – все карманы жилета оказались наполнены подгнившими желудями. Казаков по-прежнему подозревал Гунтера, хотя тот принципиально ушел ночевать в замок и сделать этого никак не мог.
Более ничего особенно страшного не происходило. Казаков, плюнув на все условности, попробовал начать нормально обживаться. Учился ездить на лошади – выяснилось, что конь, основное средство передвижения, требует массы забот, почище чем самая привередливая машина. Во- первых, он живой. Во-вторых, пока не научишься нормально контактировать с лошадью, он нее следует ожидать любых подвохов. Лошади – твари хитрые и пакостные. В-третьих, лошадь принципиально не умеет или не хочет обслуживать себя самостоятельно. Ее нужно кормить, чистить, купать, подковывать, она может застояться или, наоборот, устать. Следует постоянно проверять всякие мелочи: не натерло ли седло, не треснуло ли копыто и не попал под подкову камень. Здоровы ли зубы. Не воспалились ли глаза. Сотни мелочей. Поэтому-то в любом поместье, от баронского до королевского, служит масса конюхов, а должность королевского конюшего считается хоть и самой хлопотливой, но и самой почетной. Конюший по статусу приравнивается к министру.
Но, кроме искусства содержания лошадей, злонравных и зубастых тварей (случилось так, что в общем-то покладистая лошадка сэра Мишеля, которой что-то в Казакове не понравилось, однажды укусила его за предплечье, а потом еще и наступила на ногу. Специально. Это они умеют. Впечатление незабываемое), приходилось с утра до ночи зубрить язык и работать по хозяйству. Казаков уставал, но ничего против такого положения вещей не имел. По крайней мере, всегда чем-то занят.
Добавим сюда непонятные Сергею религиозные предрассудки. Постные дни, когда нельзя есть мясного (при строгом отце Колумбане утку рыбой не назовешь – не настали еще времена развеселого брата Горанфло). Мишель едва не каждый день таскает оруженосцев в церковь, на мессу (Казаков не без удовлетворения отметил, что монахи, которых он три недели грабил, его не узнают). Каждый день – исповедь. Отец Колумбан настаивает. Потом пристает: вспоминай еще грехи. Все грехи вспомнил? А еще есть? Казакову показалось, будто монах испытывает какое-то болезненное любопытство к его проступкам, но в действительности отшельник просто добротно выполнял свои обязанности. Вначале это было интересно, потом стало надоедать. Епитимьи Сергей не исполнял – ну каким, скажите, нужно быть кретином, чтобы прочитать пятьдесят «Отче Наш» в коленопреклоненном состоянии перед алтарем только за признание в украденном из монастыря кувшине вина? Он же тогда делал это не для понта бандитского, а ради собственного выживания. А как только ты на следующей исповеди признаешься, что не выполнил епитимью, получишь новую, еще более тяжелую. Отец Колумбан ревностен.
Глупостями вы маетесь, святой отец. Вас тут все обслуживают, бегают вокруг вас, готовят еду, а вы? Либо раздаете указания, либо разгуливаете по деревням, выполняя роль чеховского сельского врача. В конце концов доставучесть монаха Казакову приелась настолько, что он прямиком заявил отшельнику: как хотите, а на ваши исповеди я больше ходить не буду. Когда сам захочу, приду. А пока – извиняйте. Ирландец только плечами пожал и буркнул что-то невнятное о спасении души.
Однажды вечером Казаков выдал Гунтеру прелюбопытнейший документ, написанный на листочке блокнотной бумаги:
– Забыл кое-что важное дописать, – усмехнулся германец обозрев строчки на английском языке и, забрав перо, добавил цифр от себя. Теперь дата выглядела следующим образом: «
– Да я просто… – неожиданно смутился Казаков. – Ревизию, так сказать, провел. У тебя, наверное, еще какие-нибудь вещи есть?
– Найдется, – кивнул Гунтер. – Ревизия – это отлично. Но, поверь, у меня нет никакого желания тащить с собой в Палестину пулемет. Он тяжелый – это раз. И так будет нечестно – это два. Оставим у святого отца. Автомат я, конечно, возьму. И «Вальтер». В жизни многое может пригодиться, оружие тем более.
– Постой, постой, – нахмурился Сергей, исподлобья поглядывая на Гунтера. – Что это за словечко такое – «нечестно»? А что тогда честно? Конечно, мы не вправе раскрывать секреты нашего века здесь, да и не будем… Однако защищать себя обязаны.
– Вот, – германец протянул руку и взял подаренный сэром Мишелем меч. – Видишь? Отличное средство защиты. А это – еще лучше.
Гунтер передал Казакову тяжеленький громоздкий арбалет. Гладкое деревянное ложе, металлическая струна-тетива и набор стрел – цельнокованые железные болты длиной с ладонь.
– Сильно, – согласился Сергей и не без натуги натянул тетиву. – Можно пострелять?
Вышли на двор. Вернее, на полянку перед домом отца Колумбана, украшенную поленницей, коновязью и бездействующим самогонным аппаратом (изгнанный отшельником предприимчивый мэтр Адельхельм давно уехал в Руан, расширять производство).
Отдача от самострела минимальна, но всаженную в полено тяжелую стрелу
