Большая охота

задуманное, каждый из тех, кто стоял у истоков, войдет в число знатнейших вельмож королевства. А вы готовы перервать друг другу глотки из-за спорного места за столом! Неужели ни один из вас не видит дальше своего носа? Неужели вы настолько глупы, что готовы променять сундук с золотом завтра на медный пенс прямо сейчас? А может быть, когда пришла наконец пора от слов перейти к делу, вы решили, что задача вам не по силам? Ему – или мне?

Тьерри сделал паузу, вновь пройдясь взглядом по лицам баронов. На сей раз ему пришлось использовать Дар – совсем немного, самую малость, зато у кой-кого из особо ретивых спорщиков, явно собиравшихся возразить, язык примерз к небу. Тьерри столь же невозмутимо продолжал:

– Мой отец собрал вас не для того, чтобы испросить вашего совета – выступать на Париж или нет. Этот вопрос давно решен, и любое сомнение приравнивается к предательству. У тех, кто верен своему сюзерену, все должно быть готово к выступлению. Мы должны обсудить лишь непосредственные подробности нашего Плана. Количество клинков и копий, место и время сбора войска, заготовку фуража и кратчайший путь к столице Франции – вот что надлежит обсуждать сегодня, а не древность рода или воинскую доблесть предков.

Снова пауза. Большой Боров скептически сморщился, зато Роже Ластур чуть заметно кивнул. Для скупого на проявления чувств хозяина Ластурских владений это было равносильно громогласному одобрению.

– И последнее, – сказал Тьерри.

Сохранять внешнюю невозмутимость стало чертовски тяжело, но он справился и на сей раз.

– Вы были готовы подчиниться Рамону, ибо боялись его. Вы соглашались признать его подлинным королем, ощущая в нем Силу. Но сегодня эта Сила поглотила разум моего брата, и я по старшинству занял его место. В моих жилах, как и в его, течет кровь Меровингов, и мой отец перед всеми вами отрекся от Рамона, признав меня наследником. Однако Рамон намеревался повелевать вами, как пастух стадом, держа вас в узде корыстью и страхом. Я же пытаюсь говорить с вами – ибо повелевающий стадом не более чем пастух, а подлинный король правит сильными мира сего. Я уважаю вашу силу и ваше достоинство, я хочу видеть в вас не запуганных рабов, а верных соратников и преданных вассалов, ибо вы – те, кому суждено окружать трон новой династии французских королей.

Но есть среди вас такие, которые уважение считают робостью, а слова – слабостью. Я вижу их лица – на них презрение. Я слышу их голоса – они называют меня мальчишкой, и молокососом, и книжным червем. Я читаю их мысли, и эти мысли черны. Они говорят: «К черту прямого наследника! Миновала почти тысяча лет, от изначальной великой крови давно не осталось ни капли! Мой род не менее древен, мое войско ничуть не слабее! Так почему бы мне самому не занять престол Франции?!»

Мертвая тишина. Напряженные лица. Тьерри глубоко вздохнул и опустил голову, как бы в знак глубокой скорби.

– Что ж, я вынужден согласиться – в подобных речениях есть доля истины. Если даже мои вассалы, моя надежда и опора, не доверяют мне – я готов отказаться от претензий на трон. Пускай те, кто считает себя более достойным претендентом, встанут и предъявят свои права на корону, доказав свое родство с древней династией.

Спиной он ощущал яростный, потрясенный, бессильный взгляд Железного Бертрана, почти въяве слышал его полный боли и недоумения голос: «Что ты делаешь?! Во имя всех богов, древних и новых, неразумный мальчишка, что ты творишь?!» Ничего, отец, подумал он. Подожди немного. Твой тишайший средний сын очень скоро удивит тебя.

Еще несколько ударов сердца благородное собрание изумленно молчало, затем загомонило разом. Тьерри стоял не шевелясь, по-прежнему опустив голову. В общем шуме кабаньим рыком прорезался грубый бас Плантара Большого Борова:

– Какого дьявола? Вот этот неженка и показал свою гнилую изнанку! Хорошо хоть, на это достало смелости!

Анри Плантар башней воздвигся в середине стола, уперся в столешницу мощными кулаками:

– Вот вам готовый король Франции – я-то уж точно не подведу! И в битве не струшу, и вас не забуду! Кто со мной?

– Досточтимый Анри берется вывести свой род прямиком от Меровингов? – насмешливо проскрипел Роже Ластур. Его поддержали – те, кто помоложе, и те, что поумней. Довольно много голосов. Тьерри из-под полуприкрытых век бросил на протестующих быстрый, как молния взгляд. Он запоминал каждого.

– Да хоть от римских императоров! – громыхнул Большой Боров. – Ба! Что за беда! Дам своим книгочеям выбирать – сдохнуть на дыбе или купаться в золоте – ручаюсь, они мигом сыщут на нашем родословном древе золотую веточку! Да и что тут искать, трясти заплесневелыми книгами! Я знаю отлично, и вы все знаете – когда принц Сигиберт вернулся в наши края, он принял титулы родичей своей матушки Гизеллы, а прозвище ему было «Плантард», «Новая ветвь»! Моя семья ведет свой род от него, не то, что Редэзские выскочки!..

Новый шквал выкриков. Еще двое вскочили, дабы во всеуслышание назвать себя возможными хозяевами французского трона – блестящий красавчик Амори из Рокфиксада и родовитый, но недалекий Корба де Ронтар. Последний, что занятно, действительно состоял в родстве с меровейской династией – правда, весьма и весьма отдаленном. На Амори с удивлением и опаской смотрел его младший брат, Адемар, сидевший тут же и слывший, в отличие от Амори, толковым и несуетным человеком с недюжинными задатками управленца. Де Фенуйеды сцепились в ожесточенном споре, наверняка намереваясь увеличить число претендентов до четырех. Однако глава клана, поразмыслив, коротким взмахом руки положил конец препирательствам – и испанский кагал неохотно затих. Пример оказался заразительным: еще два или три человека, в запальчивости собиравшихся вступить в бой за призрачную корону, справились с первоначальным порывом, вняв доводам рассудка.

Железный Бертран сидел на своем троне-кресле очень прямо, каменной неподвижностью и цветом лица похожий на мраморное изваяние – лишь на скулах ярко алели пятна стыда. Такого позора семья Транкавелей еще не испытывала. «Только молчи, отец. Потерпи еще чуть-чуть. Ну что, нет больше шакалов, желающих корону Меровингов? Тогда…»

Тьерри медленно поднял голову, и сидящий рядом Пьер де Монпуа с трудом подавил инстинктивное желание шарахнуться прочь. Зрачки Тьерри де Транкавеля заполняла бездонная тьма, в которой плясали далекие багровые искры. Он заговорил, и его голос громом прокатился по залу:

– Это все, кто желает примерить мою корону?

Он вскинул руку.

У Плантара Большого Борова из середины лба вдруг вырос толстый арбалетный болт. С грохотом, от которого вздрогнули стены, огромная туша незадачливого соискателя короны опрокинулась навзничь. Пожилой Корба де Ронтар в падении произвел гораздо меньше шума, а Амори из Рокфиксада медленно оседал, из последних сил цепляясь за край стола – стрелок чуть-чуть промахнулся, болт вошел Амори в кадык. Кто-то вскрикнул, кто-то вскочил, панически шаря глазами по темным отдушинам под потолком и по привычке хватаясь за бесполезное оружие. Тьерри мог поклясться, что на миг его отец поддался всеобщей панике – Бертран не знал о подготовленной ловушке, о затаившихся стрелках, ожидавших знака.

– Я передумал, – сказал Транкавель-средний, и теперь в его голосе отчетливо звучала сталь. Каждое слово падало, как кузнечный молот на наковальню. – Я посмотрел на этих людей, дерзнувших назвать себя наследниками священной короны Меровингов, и душа моя преисполнилась омерзения. Ибо не может править Францией мерзавец, запятнавший себя изменой своему сюзерену – а то, что они только что совершили, называется именно так. Но я сдержал слово – требующий более прочих да