ли они у жертв. Эти сведения обычно не заносятся в протокол медицинского освидетельствования. А что с Мариной Сорокиной? Можно дозвониться до родственников, но… тут перед Дмитрием вставала серьезная проблема. Вот так взять и спросить мать зверски убитой женщины (Самарин до сих пор 'с ужасом вспоминал ее опознание): «А не было ли у вашей дочери менструации?» Или попробовать выяснить у мужа… Муж мог не знать. Марина ведь ушла от него за некоторое время до этого. Мать тоже совершенно не обязательно знает о таких вещах. Нынче ведь не развешивают кое-как отстиранные тряпки и марли на просушку (сказались детские воспоминания о соседках по даче).
И все-таки… Это тот единственный случай, когда еще можно проверить догадку. Но как, в какой форме… Или лучше попросить Катю Калачеву? Если все-таки решиться и поговорить с матерью… Не просить же девушку беседовать на эти темы с мужем убитой.
В конце концов Самарин решил позвонить сам. Косте Сорокину, разумеется.
Как ни неловко вести подобный разговор с мужчиной, это все-таки мыслимо.
Константин Сорокин, как известно, уволился из «Домостроя» и работал у дяди. Значит, может оказаться дома и днем.
Набирая номер, Дмитрий все еще не придумал, в какой форме задать интересующий его вопрос.
К счастью, Костя оказался дома.
– Следователь Самарин беспокоит. У меня к вам очень странный вопрос, Константин. Вы меня только не сочтите сумасшедшим… И тем не менее. Вы ведь знаете, что вашу жену убил сексуальный маньяк… Ну и вот, анализируя подобные случаи… Просто произошло еще одно такое же убийство… И вот мне в голову пришло… Скажите, в те дни у вашей жены не было месячных?
– Что?!
Косте понадобилась минимум минута, чтобы понять, о чем его спрашивают.
Наконец он переварил вопрос и попытался ответить:
– Я не знаю… Хотя это было двадцать второго октября. Может быть… А в сумке у нее не было чего-то такого… Тампонов… Она обычно пользовалась «о-би».
– В сумке?
Сумки не было среди вещдоков!
– Так ведь она же была с сумкой. И ваши свидетели вроде подтвердили… удивился Костя.
– Спасибо, Константин. Вы мне очень помогли. Никогда еще Дмитрий не чувствовал себя таким идиотом! Ну разумеется, сумка! Где она? Почему фигурировал паспорт, а про сумку забыли? И старушка Савицкая говорила о сумке.
Возник вопрос, который должен был появиться гораздо раньше. Откуда у Сучкова и Аникиной паспорт Марины Сорокиной? И почему, если он действительно лежал под платформой или в кустах, он был совершенно сухим? Не расплылись чернила и не склеились страницы?
– Дмитрий Евгеньевич, какой ужас! Прямо не везет ладожцам! Игоря Власенко избили на рынке, Таню убили.
«Власенко накануне избили, но это не обеспечивает ему алиби?»
– А у кого это дело?
– Наверное, у Березина, если в ГУВД не передали…
– Катюша, вот какое дело, но это строго между нами. Ты давно не бывала в «Елах-палах»? Ресторан быстрого питания на площади у «Ладожской».
– Никогда не бывала.
– Вот и хорошо. А ты не хочешь посидеть там, пообедать? Должен же молодой следователь полноценно питаться…
– Там, наверно, дорого. Следователю, тем более молодому, не по карману.
– Вот тебе полтинник. Можешь истратить. Считай, что это задание.
– Какое-то оно странное…
– Ну попутно смотри, что там и как. Спроси, кстати, не ходит ли туда кто- нибудь из Ладожского отделения. И более конкретно – была ли там вчера Таня Михеева, и если была, то одна или с кем-то? Понятно?
Катя кивнула.
– Это твое официальное задание. Раз так, то, как ты понимаешь, будет и не вполне официальное. Надо разыскать уборщицу. Но в отделении не спрашивай – лучше среди вокзальных. Фамилия Аникина, зовут Ангелина Степановна.
Аникина медленно продвигалась по платформе с большим совком и веником.
– Ангелина Степановна…
Уборщица остановилась. Лицо вроде незнакомое, да и девка, а все одно мерещится, что из мен-товки.
– Я следователь Екатерина Калачева. Уборщица даже хмыкнула от удовольствия – не оттого, что Катя оказалась милиционершей, а потому что чутье не подвело.
– Вы нашли в свое время паспорт Марины Сорокиной, помните, убитой в электричке… Паспорт был в сумке?
– Ой, да чего-то я не очень помню. Ангелина Степановна валяла дурочку. Она прекрасно помнила о всех событиях того неприятного дня. Еще хуже пришлось потом, когда в отделении ее трясли на предмет того, где и при каких обстоятельствах был найден паспорт. Немедленно всплыли в памяти два крепыша.
Как они потрепали тогда Гришку. Он цельную неделю стонал, жаловался на боли в боках и груди, – не иначе, ребро сломали.
– Так это вы у Григория Сучкова спрашивайте, у носильщика. Нашел-то он, а я без понятия, – отмахнулась Ангелина Степановна. Эта история с паспортом сидела у нее поперек горла.
«Черт, сумку-то Гришка так и не удосужился отмыть…» – пронеслось в голове.
Она прекрасно помнила эту сумку. До сих пор так и валяется в углу Гришкиной комнаты. Они все собирались ее продать, но на пиво пока хватало, а мыть хлам дед Григорий брался только при сильном безденежье. Натаскает и бросит, покуда деньги не кончатся. Когда надо опохмелиться, на все пойдешь. Но покуда такой необходимости не было.
– Значит, говорите, Сучков… – задумчиво сказала Катя. – Хорошо, придется обратиться к нему.
«Ишь попрыгунья! – В душе Ангелины Степановны шевельнулось чувство, похожее на ревность. – Куды до нее Гришке», – подумалось в следующий миг. Она тяжело вздохнула и пошла своей дорогой.
Деда Григория Дмитрий нашел сразу. Степенный носильщик отдыхал от трудов праведных, подкрепляясь бутылкой «Балтики» номер три и бутербродом с вареной колбасой.
Услышав, о чем его спрашивают, Сучков начал было запираться, но в конце концов повел следака к себе – он жил неподалеку, в одном из старых четырехэтажных домов, которые невесть когда были выстроены у речки с заковыристым названием Оккервиль.
– Вот. – Он показал рукой в угол, где лежала кожаная сумка. – Извините за беспорядок.
Порядок или беспорядок в комнате Сучкова интересовал Дмитрия меньше всего.
Он подошел к сумке и внимательно рассмотрел ее.
