Он зашел в свой кабинет, объявил медсестре, что работать сегодня больше не будет, что плохо себя чувствует после дежурства и пойдет домой. Переоделся, положил глаз Экзофтальмика в дипломат и бессовестно покинул место службы, оставив бедную Веру Анатольевну разбираться со скандалящими в коридоре пациентами.
До дома, впрочем, так и не добрался. Зашел в «Евроспар», купил половинку ржаного, банку молдавской маринованной свеклы и кусок копченой форели в вакуумной упаковке. Долго искал открытку с надписью «С Днем Варенья, Мой Пупсик!», но не нашел. Решил, что коньяк успешно заменит открытку. Хотел было, по привычке, взять маленькую фляжку дербентского пятизвездочного, но вместо этого рука сама собой потянулась за литровой бомбой Реми Мартина. Похоже, в жизнь Мятликова вошли новые привычки.
Дальше ноги пронесли его мимо родного дома, и через квартал Павел обнаружил, что стоит у подъезда Дрыгачева и достает из кармана ключи от дергачевской квартиры.
Разве он забрал их сегодня из цоколя? Выходит, забрал. Правда, он не помнил, как это сделал, но беспокоиться о сем не стоило. Паша многого в последнее время не помнил.
Первым делом он открыл все форточки в доме – кроме той, что была заколочена гвоздем. Потом нашел две рюмочки, покрытые основательным слоем пыли – если Алексей Иванович и употреблял крепкие напитки, то никак не в последние месяцы своей жизни. Открыл бутылку, помыл рюмки, налил коньяка в обе. Одну накрыл ломтиком ржаного хлеба в память об Экзофтальмике, вторую тяпнул залпом, без закуски. Потом вернулся в прихожую, снял куртку, поискал глазами тапки, нашел стоптанные кожаные шлепанцы и надел их. Снова посетил кухню, распаковал форель, соорудил себе бутерброд, выпил, закусил. Нашел приличную эмалированную миску, налил туда кипяченой водички, вывалил в нее глаз из пакетика, подмигнул глазу, обмыл новоселье глаза двумя рюмочками сразу, закусил маринованной свеклой, пришел к выводу, что вполне прилично, даже вкусно. Пошел поливать фикусы – дело оказалось непростым, потребовало двух литров воды и трех рюмок коньяка. Открыл шифоньер – скелетов в нем не обнаружилось, зато нашлась большая стопка чистого постельного белья с ярлыками из прачечной. Обрадовался, вкатил коньячку. Повернул телевизор мордой от стены – выяснилось, что работает, да еще и цветной, хоть и изрядно старый. Совсем разулыбался по этому поводу, вмазал, чокнувшись с экраном. Время подходило к футболу – ого, да ведь совсем уже вечер. Не поленился, нашел тряпку, протер полы во всей квартире, потом счастливо плюхнулся на диван – ноги вытянуты, лежат на стуле, в правой руке бутылка коньяка (да ну к черту эти рюмки, наливать замучаешься), в левой – кусочек хлеба с наложенным на него тонким, розовым, истекающим рыбьим жиром ломтиком форели.
Вот это здорово, ребята. Один, совсем один. Все в кайф. Даже телевизор, до смерти осточертевший дома, оказывается, может доставить удовольствие.
В десять часов вечера запиликал сотовый. Позвонила жена, вежливо осведомилась, где Пашу черти носят. Паша известил Нину, что находится в больнице, домой сегодня не вернется, потому как накатило внеплановое дежурство по срочной служебной необходимости. Само собой, жену такое объяснение вполне устроило. После этого начался футбол. Наши выиграли с хорошим счетом – неожиданно для всех, Паша и не надеялся на такое. После этого оставалось только одно – принять последнюю рюмку и лечь спать.
Что Паша и сделал.
На следующее утро Павел Мятликов сидел на рабочем табурете, вел обследование больных и внимательно прислушивался к собственным ощущениям. Ощущения были на удивление неплохими. Только в левой половине черепа молоточком постукивала легкая боль, пульсировала едва заметно, отдавая в глаз. Ну и ладно. После изрядного количества коньяка, выпитого накануне, столь малые последствия можно было считать чудом.
Закончив осмотр очередного пациента, Павел удалялся на пару минут в заднюю комнатку, вынимал из кармана листок бумаги и вносил новый пункт в список вещей, которые собирался сегодня купить. В списке уже значилось: тапки, пижама, матрас, комнатная антенна, электрочайник, тефлоновая сковорода, настольная лампа, гардины, кресло, книжная полка, мочалка и шампунь, занавеска для ванной, туалетная бумага, ноутбук… Да-да, и ноутбук. Но не сегодня, конечно – денег недостаточно, придется подкопить еще, подождать пару месяцев. Зато когда купит – заживет совсем славно, в новой своей квартиренке. Один, совсем один.
А что сказать Нине? Черт его знает. Скажет что-нибудь…
Когда работа закончилась, Паша вооружился калькулятором, подсчитал стоимость списка и пришел в некоторое уныние. Наличности – той, что лежала в бумажнике, хватало только на мелочи. Деньги у Павла имелись, но за ними нужно было идти домой, с риском встретить Нину. Нет-нет, только не сегодня… Что делать? Не лишать же себя приятнейшей компании – бутылки Реми Мартина? Что важнее – кресло или коньяк? В будущем – несомненно кресло, но пока, пока без коньячка не обойтись, потому что нужно позаботиться об мятущейся душе, успокоить ее, дать ей толику лекарства. Да и куда ему, Паше, спешить? Его новая жизнь только началась.
В результате Павел не купил себе даже тапок – решил отложить на завтра. Приобрел заветную бутыль и славную закусь, приплюхал домой (да, он уже называл эту квартиру домом), расположился перед телевизором и приступил к лечению.
Сотовый периодически звонил, нагло вторгался в замкнутое пашино пространство, но Паша справился с этой проблемой. Когда бутыль опустела наполовину, а мобильник издал десятую по счету трель, Павел вышел на кухню, открыл окно, размахнулся и выкинул надоеду на улицу. Телефон описал широкую дугу в воздухе и приземлился в кустах. Туда ему и дорога. Может, пригодится кому…
Через три часа Павел вылечился настолько, что вырубился. Заснул на диване прямо в брюках и свитере.
И снова увидел сон.
Гарпии – уже не маленькие, а полноценные взрослые особи, уродливые хищные тётки с орлиными ногами, загнали его на самый край утеса. Павел стоял спиной к обрыву и дрожал от ужаса. Сзади него находилось ущелье, три сотни метров свободного полета сверху вниз, на дне – острые камни и бешеная бурная река. Павел с детства боялся высоты, но высота казалась пустяком по сравнению с теми двумя тварями, что щерили кривые зубы в пяти шагах от него, нетерпеливо взмахивали пегими крылами и смердели – тошнотворно, невыносимо. Вялые морщинистые груди гарпий свисали почти до пупа, волосы напоминали паклю, испачканную сажей, желтые глаза не мигая смотрели на Пашу. Бурые раздвоенные языки облизывали растрескавшиеся синие губы. Гарпии выглядели голодными. Очень голодными.
Павел тяжело дышал, рваный его хитон не прикрывал срамного места, длинные царапины во множестве пересекали тело. Ноги, сбитые о камни, кровоточили. Закрытый набрякшими веками, левый глаз опух и ничего не видел. Почему чертовы гарпии все время целят в глаз, норовят вырвать его? Это что, особый деликатес для них?
– Убирайтесь! – снова крикнул Павел. – Изыдите в ад, сатанинские создания!
Одна из тварей зашипела и неуклюже прыгнула вперед, вытянула руки. Павел ударил посохом как штыком, метя в лоб. Не попал. Гарпия увернулась, завалившись при этом набок, и с недовольным клекотом ретировалась на прежнюю дистанцию.
На земле гарпии не слишком ловки – как и многие пернатые с непропорционально большими крыльями. Но им и не нужна особая ловкость, они уже сделали свое дело. Все, что осталось – дотеснить жертву до края уступа и столкнуть вниз. А потом спикировать к готовому блюду, к мертвому телу, надлежащим образом отбитому о камни, и всласть попировать.
– Лиэй, – прохрипел Павел. – Почему так, Лиэй? Я же освободил тебя… Где твоя благодарность? Ты обещал, что я буду счастлив до конца дней своих. Конец, похоже, уже пришел. Где же счастье? Ты обманул меня, козлоногий…
