появился хмуроватый, но спокойный Вальдес. Человек сменил не только имя, он сменил и самого себя. Правда, он больше не ходил в церковь, зато не курил и не пил ни капли спиртного. К сожалению, у него не было друзей, зато он не шлялся в сомнительных компаниях. Он даже не слушал шумный и, безусловно, развратный рок-н-ролл. Если он не приходил ночевать, то всегда предупреждал об этом домашних, и они были за него спокойны. Впрочем, это случалось редко. Чаще всего вечером после работы Вальдес принимал душ (он был очень чистоплотен), ужинал с семьей, а потом уходил в свою комнату и запирался там. Мать старалась его не беспокоить. Она и так прекрасно знала, что делает Вальдес, запершись в своей комнате. Он читал. Несколько раз, когда Вальдес был на работе, она внимательно рассматривала его книги. Их было очень много - книги стояли на самодельных полках, лежали на столе и даже стопками на полу. Выбор их был несколько странен для семнадцатилетнего парня - не было здесь ни детективов, ни боевиков, ни романов о любви. Сплошь исторические тома - большие, тяжелые, в мрачноватых коричневых переплетах. Многие из них были изданы в прошлом веке - оставалось только удивляться, как Вальдес умудрялся находить их в маленьком городке, где и библиотеки-то приличной не было. Немецкие, английские, французские авторы. «История инквизиции в Средние века», «Молот ведьм», «Пикатрикс», «О колдунах и еретиках Геншера и Тироля», «Антропология смерти». Названия книг были непонятны матери Вальдеса, но внушали трепет и уважение. Она побаивалась своего быстро повзрослевшего сына - было что-то пугающее в его холодной манере общения и подчеркнутой замкнутости. Но она оправдывала это тем, что сын все еще переживает трагическую гибель своего отца («Любимого отца!» - говорила она себе); И, самое главное, она надеялась, что все это историческое чтение - не просто так. Ей нравилось думать, что сын ее готовится к поступлению в университет. Ей хотелось видеть своего сына высокообразованным - автомастерская не должна была стать для него жизненным пределом. Ее Диего был достоин большего.
Она пробовала заговорить с ним об этом. Он не стал об этом разговаривать.
Годы шли за годами, но мало что менялось в жизни Вальдеса. До тридцати трех лет он вел вполне размеренное и даже «правильное» существование. В своем городке Вальдес снискал себе неплохую репутацию. Он был хорошим автомехаником - и это было самым главным в глазах его сограждан. То, что он неохотно общался с людьми, не воспринималось как недостаток - в конце концов, это было его личным делом, не правда ли?
Никто не знал, что Вальдес жил насыщенной, полнокровной жизнью, в которой немалое место уделялось ярким чувствам и даже страстям. Никто не знал об этом, потому что вся эта жизнь протекала только внутри его и не находила выхода наружу. Да и к чему это было - предъявлять свой внутренний мир посторонним людям? Тем более если твой мир может показаться… Другим людям извращенным и даже отвратительным?
Вальдес давно убедился в том, что родился не в свое время. Ему следовало родиться в том же месте - на юге Испании, но гораздо раньше - в шестнадцатом веке, в эпоху позднего Средневековья, когда грехи людей в католической стране не процветали, а наказывались должным образом. Он твердо знал, кем он был бы, родись в эту замечательную эпоху. Он стал бы инквизитором. Он часто представлял свой жизненный путь, размышляя бессонными ночами. Он стал бы смиренным послушником доминиканского ордена. Он надел бы бурую рясу с балахоном. Он выбрил бы на макушке широкую проплешину, называемую тонзурой. И он быстро показал бы свое рвение в делах зашиты истинной веры. Ибо предназначение истинно преданных служителей Божиих заключается в преследовании ереси. В отыскании тех, кто думает неправильно, молится неправильно, не соблюдает правильных порядков и даже хотя бы имеет в душе сомнение в правильности предписанных постулатов. Предназначение истинных ревнителей веры состояло в отыскании еретиков, допросе их, сопровождающемся применением самых жестоких пыток, и в конечном итоге в наказании, самым лучшим из которых является сжигание живьем на костре. Ибо сказано еще у Иоанна: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь; и они сгорают». Огонь очищает грешные души в стократ лучше, чем что-либо другое.
Вальдес все еще считал себя ревностным христианином, но давно уже не ходил в местную церковь. Он понял, что все современные священнослужители, впрочем, так же, как и их паства, являются еретиками, забывшими истинную веру и продавшимися Дьяволу. Уверенность в этом была положена много лет назад разговором со священником их прихода, отцом Бенедиктом. После одной из служб юный Вальдес остался в соборе и подошел к священнику, которого дотоле очень уважал.
– Падре, - сказал он, - люди на этой земле грешны и лживы.
– Да, это так, сын мой, - со вздохом согласился отец Бенедикт. - Люди грешны. Ты не первый, кто приходит к такому заключению.
– Грехи должны быть наказаны! - с жаром произнес Вальдес.
– И это тоже верно. Грешникам будет воздано должное, если они не одумаются и не покаются перед Богом. К счастью, всем нам дано право исповеди и покаяния. Господь милостив, он любит людей, своих детей несовершенных, и всегда готов принять в объятия свои истинно раскаявшихся, как бы ни были греховны их деяния. - Но ведь это же неправильно, падре! - воскликнул Вальдес. - Покаяние всех ваших прихожан неистинно! Они выполняют простую формальность - лживо изображают, что сожалеют о грехах своих, чтобы получить очередное прощение и снова грешить в стократ хуже!!!
– Что ж поделать? - Падре смиренно пожал плечами. - Человека нельзя заставить искренне верить - можно только принудить его к определенным процедурам. Но, к счастью, существует свет истинной веры, и он пробивает свой путь к душам даже самых закоренелых грешников…
– Можно, можно заставить! - заорал Вальдес, отчего священник вздрогнул. - Нельзя уповать только на провидение Божие! Человек, живущий вне страха, будет делать только то, что ему хочется, и жить, таким образом, в грехе и разврате! И, закрывая на это глаза, мы совершаем величайшее преступление перед Богом, ибо без борьбы отдаем его душу Диаволу!
Отец Бенедикт снова вздрогнул, услышав имя врага Человеческого.
– И как же ты предполагаешь заставить человека искренне верить, сын мой? - поинтересовался он настороженно.
– А так же, как это делалось в века истинной святой веры! Надобно допросить грешника, и если видим мы, что он лжет и тем более упорствует в своих отвратительных заблуждениях, необходимо применить к нему телесное наказание…
– Ты имеешь в виду пытки? - спросил отец Бенедикт, слегка наклонив голову и с любопытством разглядывая молодого Диего Санчеса. Он, кажется, начал понимать, о чем идет речь.
– Именно так! - с облегчением сказал Вальдес. - Хороший христианин радуется, когда видит страдания грешников! Вспомните, как сказал святой Григорий: «Счастье попавших в рай не было бы полным, если бы они не могли бросать своих взглядов за пределы рая и радоваться при виде страданий их братьев, пожираемых вечным огнем»…
– Довольно, хватит! - Священник махнул рукой, по лицу его скользнула тень невольного отвращения. - Ты заблуждаешься, Диего! Хороший христианин - тот, кто научился любви, а не ненависти. Я понимаю, о чем ты говоришь. Века инквизиции… Это было не лучшее время существования нашей церкви. Я думаю - самое худшее ее время. К счастью, мир наш меняется, и люди научились отличать зерна от плевел. Нравы смягчились, и веротерпимость восторжествовала. Мне кажется, что в этом и заключается победа истинной веры - той, что принес нам Иисус. Веры, которая призывает к любви…
Вальдес хотел сказать еще много убедительных слов в защиту старой церкви и инквизиции, но не сказал ничего. Он вдруг понял, что священник, стоящий перед ним, никогда не поймет суровой правды. Что падре находится в плену сладких иллюзий, навеянных Сатаной' То, что сейчас произносил отец Бенедикт, нисколько не отличалось от проповедей нечесаных и распутных хиппи. Мир и любовь спасут мир… До чего ж глупо!