– А долго туда ехать?
– Да нет, совсем чуть-чуть. Часа три.
– Три?!
– Ну да. Может, чуть побольше.
– Что-то очень уж далеко, – усомнилась Мила. – Там уже не дачные места, там тайга сплошная.
– Зато природа красивая, – веско сказал Игорь. – Тебе понравится.
Мила проспала вторую половину пути – притомил ее однообразный вид сосен и елей, мелькающих в окне машины. Проснулась она от дикой тряски и обнаружила, что джип пробирается по лесной чащобе, прыгает колесами по тому, что и дорогой-то назвать нельзя.
– Гош, ты куда забрался? – спросила она, клацая зубами. – Заблудился, что ли? Тут не на машине – только на танке ехать. У меня уже все кишки друг на дружку намотались.
– Потерпи немного, – ответил Гоша, выкручивая баранку и вписываясь в просвет между деревьями с сантиметровой точностью. – Сейчас широкая просека будет, а там всего два километра до моей виллы останется.
Действительно, скоро дорога стала шире, а еще через несколько минут деревья расступились и джип поехал по полю, пересеченному темной лесной рекой. Игорь остановился у обширных развалин, заросших высокой лебедой и полынью.
– Пойдем, прогуляемся, – сказал он. – Такого ты еще не видела.
Милена брела по густому клеверу, задумчиво покусывала сладкий стебелек. Солнышко припекало затылок, цвиркали кузнечики, в воздухе висел запах разогретой травы. Уродливый полусгнивший забор лежал на земле, оплетенный рядами ржавой колючей проволоки. Рыжие руины бараков, провалившиеся крыши, мертвые горбы обрушившихся стен. Миле стало не по себе.
– Ну и местечко ты выбрал, – сказала она, зябко поводя плечами. – Здесь что, тюрьма была?
– Не тюрьма, а зона, – пояснил Игорь. – Колония строгого режима. В пятьдесят шестом ее закрыли за ненадобностью. Когда Сталин сдох, много людей на волю повыпускали – оказалось, видишь ли, что невиновны. Много зон тогда закрыли. Вон, видишь, дом на пригорке? – он показал рукой вперед. – Там поселок надзирателей был. Теперь только эта изба и осталась.
– Это и есть твоя резиденция? – догадалась Мила.
– Она самая. Я ее за семь ящиков водки купил.
– Да там, наверное, и жить-то нельзя!
– Можно. Еще как можно. Поехали.
Еще полкилометра немыслимых прыжков по едва видным в траве кочковатым колеям, и джип наконец-то достиг цели. Высоченный сплошной забор из толстых досок. Колючка по периметру. И басистый лай собак с той стороны ограды.
– Гош, мне страшно, – сказала Мила. – Это не вилла, это действительно тюрьма. Зачем ты так забаррикадировался? От кого? От воров?
– От всех. От всего мира. Люди слишком любопытны, Милка. Суют нос не в свое дело. Сюда нос не сунет никто. А сунет – без носа останется.
– Я туда не пойду. Там собаки, я их боюсь.
– Не бойся, солнышко, тебя они не тронут. Смотри.
Игорь снял замок, сдвинул засов и распахнул ворота. И тут же две гигантских лохматых бестии кинулись на него – не с лаем даже, с оглушительным ревом. Милка взвизгнула и закрыла лицо руками.
Лай внезапно смолк, перешел в дружелюбное поскуливание. Мила открыла глаза и увидела, что две огромные псины радостно лижут Игорю руки. Две кавказских овчарки, каждая размером чуть ли не с медведя. Мила инстинктивно сделала шаг назад, готовясь броситься к джипу и спрятаться в нем.
– Не бойся, Милка. Иди сюда. Познакомься, это Сильвер и Карма. Милейшие ребятки.
– Это ты их в честь Дивова назвал? – спросила Мила, вспомнив вдруг древний культовый роман 'Мастер собак'.
– Ага, в честь него, родимого.
– А Дивов не против?
– Не знаю, не спрашивал. Надо будет у него поинтересоваться. Думаю, что не против. Пойдем в дом, Милка.
– Не пойду. Они меня съедят.
– Не съедят. Они сытые.
– А кто их кормит?
– Лесник. Он тут рядом живет, в трех километрах.
– Ладно, – сдалась Мила, и пошла к воротам. Каждый шаг давался ей с невероятным трудом. Кавказцев она боялась до одури.
Собаки оказались существами нейтральными – лизать Миле руки не стали, обнюхали ее, покосились исподлобья, – поняли, мол, хозяин, что это твоя девчонка, употреблять ее в пищу непозволительно, – махнули мохнатыми хвостами и поплелись восвояси, лениво переступая широкими лапами. Ну и слава Богу. Не слопали – уже счастье.
– Никогда не замечала в тебе склонностей собачника, – заметила Мила. – Здорово ты с ними управляешься.
– Да какой я, к черту, собачник? Это первые собаки в моей жизни. И вовсе я с ними не управляюсь – тупо их обманываю. Проецирую абстрактный хороший образ, приятный именно для них. Некогда мне познавать особенности нежной псиной психики. Других дел хватает.
– И с людьми ты так можешь – обмануть, заставить себя полюбить при помощи креаторских способностей?
– Легко.
– И со мной так же?
– Нет. С тобой – все настоящее.
– Чем ты можешь это доказать?
– Ничем. – Игорь улыбнулся – неожиданно добро, беззащитно, близоруко. Развел руками. – Ничем, солнышко. Придется тебе принять мои слова на веру. Пойдем, покажу свою избушку.
Избушка впечатляла размерами. Восемь окон по фасаду – по четыре с каждой стороны от центрального входа, выполненного в виде выступающей ротонды с башенкой наверху.
– Знатный домище, – сказал Гоша, с любовью проводя пальцами по потемневшим бревнам сруба. – Когда делали, дерево самое лучшее брали. Лиственница. Такая изба триста лет простоит, не сгниет.
– Очень уж большая изба.
– Это не просто изба. Это больничка была – целых шесть комнат. Заключенных здесь от болезней лечили, и доктор здесь жил, сам из расконвоированных, известный профессор Лев Самуилович Гительсон, сперва – англо-японско-американский шпион, а в последние годы – еще и космополит, врач-вредитель. Слава Богу, уцелел дом. Все остальные повывозили да на дрова разобрали.
– И всего за семь ящиков водки?
