Перешел в следующий вагон. Это был последний вагон в поезде. К остальным он был присоединен чем- то вроде... дай-ка подумать... не могу сразу это описать. Как растягивающаяся металлическая гармошка, знаешь? И она растянулась'.
Я останавливаюсь, главным образом, от скуки. Мне хочется извиниться за такой скучный неуместный сон. 'Вы говорите, металлическое соединение растянулось, Боб?' - подталкивает меня Зигфрид.
- Да, верно, растянулось. И, конечно, вагон, в котором я находился, начал все больше и больше отставать от других. И я видел только хвостовой огонь, который чем-то напоминал ее лицо. Она... - Тут я утрачиваю последовательность и пытаюсь вернуться к поезду. - Как будто мне трудно к ней вернуться, как будто она... прости, Зигфрид, не помню ясно, что там случилось. А потом я проснулся. И, - виртуозно заканчиваю я, - записал все, как только смог, как ты и велишь мне.
- Я высоко ценю это, Боб, - серьезно говорит Зигфрид. Он ждет продолжения.
Я начинаю беспокойно ерзать. 'Кушетка совсем не такая удобная, как матрац', - жалуюсь я.
- Простите, Боб. Вы говорите, что узнали их?
- Кого?
- Двух женщин в поезде, от которых вы уходите все дальше и дальше.
- О! Нет. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я узнал их во сне. Наяву я и понятия не имею, кто они.
- Похожи они на кого-нибудь знакомого?
- Нисколько. Я сам этому удивился.
Зигфрид говорит, немного выждав - я знаю, таким образом он дает мне возможность изменить ответ, который ему не нравится: 'Вы упомянули, что одна из женщин, та, что кашляла, материнского типа...'
- Да. Но я ее не узнал. Мне показалось, что она на кого-то похожа, но ты же знаешь, как это бывает во сне.
Он терпеливо говорит: 'Не можете ли припомнить женщину материнского типа, которая много кашляла?'
Я начинаю громко смеяться. 'Дорогой друг Зигфрид. Уверяю тебя, мои знакомые женщины не относятся к материнскому типу! И у всех у них по крайней мере Малая медицина. Они вряд ли будут кашлять'.
- Понятно. Вы уверены, Робби?
- Не приставай, Зигфрид, - сердито говорю я, потому что на этой паршивой кушетке трудно удобно устроиться, а также потому, что мне нужно в ванную, а разговор бесконечно затягивается.
- Понятно. - Немного погодя он берется за что-то другое, как я заранее и предвидел; голубок Зигфрид, клюет понемногу все, что я ему бросаю. - А как насчет другой женщины, той, с густыми бровями?
- Что насчет нее?
- Вы знали девушку с густыми бровями?
- Боже, Зигфрид, я переспал с пятью сотнями девушек! У них самые разные брови, какие только можно себе представить.
- Но это ведь особенные брови.
- Ничего не могу вспомнить экспромтом.
- Не экспромтом, Боб. Пожалуйста, напрягитесь и вспомните.
Легче выполнить его просьбу, чем спорить, и я делаю усилие. 'Ну, хорошо, посмотрим. Ида Май? Нет. Сью Энн? Нет. С.Я.? Нет. Гретхен? Нет... ну, по правде говоря, у Гретхен такие светлые волосы, что иногда мне казалось, что у нее вообще нет бровей'.
- Это девушки, с которыми вы познакомились недавно, Роб. Может, кто-нибудь раньше?
- Ты имеешь в виду в прошлом? - Я начинаю вспоминать прошлое, вплоть до пищевых шахт и Сильвии. И громко смеюсь. 'Знаешь что, Зигфрид? Забавно, но я не могу вспомнить, как выглядела Сильвия... Ох, подожди минутку. Нет. Теперь я вспомнил. Она обычно выдергивала брови по волоску, а потом рисовала их карандашом. Я знаю об этом, потому что однажды мы лежали в постели и рисовали друг на друге картинки ее карандашом для бровей.
Я почти слышу, как он вздыхает. 'Вагоны, - говорит он, подбирая еще одну крошку. - Как вы их опишете?'
- Как любые вагоны поезда. Длинные. Узкие. Быстро движутся по туннелю.
- Длинные и узкие и движутся по туннелю, Боб? На этом мое терпение лопается. Он так ясен. 'Кончай, Зигфрид! Никаких символов пениса ты от меня не получишь!'
- Я ничего не стараюсь получить от вас. Боб.
- Ну, ты мне надоел со всем этим сном. Клянусь, надоел. В нем ничего нет. Поезд - это поезд. Я не знаю этих женщин. И послушай, пока мы еще говорим, мне ужасно не нравится эта проклятая кушетка. За те деньги, что я плачу, можно получить что-нибудь получше.
Теперь он меня рассердил по-настоящему. Он пытается вернуть меня к сну, но я собираюсь задать ему и страховой компании встряску за свои деньги, и к моему уходу он обещает все поменять для моего следующего посещения.
Ухожу я довольный собой. Он в сущности приносит мне много пользы. Вероятно, потому что я набираюсь храбрости идти к нему, и, может, весь этот вздор полезен для меня, даже если у него иногда и возникают вздорные идеи.
Глава 14
Я сражался со своим гамаком, стараясь убраться от колена Клары, и наткнулся на локоть Сэма Кахане. 'Прости', - сказал он, даже не оглянувшись, чтобы увидеть, кому он это говорит. Рука его по-прежнему лежала на соске двигателя, хотя мы уже десять минут были в полете. Он изучал мигающие огоньки на приборной доске хичи и отрывался, только чтобы взглянуть на экран над головой.
Я сел, чувствуя тошноту. Потребовались недели, чтобы я привык к почти полному отсутствию тяготения на Вратах. Силы тяготения в капсуле - это нечто совсем иное. Они слабы, но не остаются постоянными ни на минуту, и мое среднее ухо протестовало.
Я протиснулся в кухонную секцию, поглядывая одним глазом на туалет. Хэм Тайе все еще там. Если он не выберется достаточно быстро, мое положение станет критическим. Клара рассмеялась и протянула руку из своего гамака. 'Бедный Бобби, - сказала она. - А ведь это только начало'.
Я проглотил таблетку, безрассудно закурил сигарету и сосредоточился на том, чтобы меня не вырвало. Не знаю, насколько это действительно была космическая болезнь. В основном страх. Есть что-то очень страшное в сознании, что между тобой и мгновенной ужасной смертью ничего, кроме тонкой металлической стенки, сделанной какими-то чужаками миллион лет назад. И в том, что ты вынужден куда-то лететь, не имея никакого контроля над кораблем, а место, куда ты прилетишь, может оказаться крайне неприятным.
Я заполз обратно в гамак, погасил сигарету, закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы быстрее проходило время.
