Юноша молча кивнул, и Баурджин, с луком в руках, выскочил из своего укрытия:
– Эй, медведюга! А девочка Маша на твоей постели спит!
Прижав уши, зверь обернулся на крик.
Вжик!!!
Почти одновременно просвистели стрелы, впиваясь хищнику в грудь. Тот вздрогнул, зарычал, в бессильной злобе вытягивая вперед передние лапы… И тяжело повалился в траву.
Мальчишка, не веря, вскинул глаза.
– Сонин ую байнаю? Какие новости? – убирая лук, с улыбкой приветствовал его Баурджин. – Хватает ли в лесу дичи?
– Байна-уу? – Парнишка, похоже, не понимал.
Поджарый, смуглокожий, тоненький, с длинными иссиня-черными волосами и тонким носом, он сильно напоминал индейца. И глаза у парня были ничуть не узкие – большие, блестящие, темные.
– Мы – купцы, музыканты, охотники. Я – Баурджин. – Нойон ударил себя кулаком в грудь и обернулся к приятелю: – А это мой друг – Гамильдэ-Ичен. Не понимаешь? Эх ты, Соколиный Глаз! Как же с тобой говорить-то? Я – Баур-джин… Баур-джин…
– Баур-джин, – парень повторил и улыбнулся, смешно наморщив нос. Стукнул себя в грудь. – Каир-Ча. Каир-Ча…
Он еще что-то прибавил на каком-то непонятном языке, мелодичном и певучем, но ни Баурджин, ни Гамильдэ-Ичен ничего не поняли.
Еще что-то сказав, подросток показал на убитого медведя, потом вдруг нахмурился, оглянулся… И ходко пустился обратно по склону сопки. Миг – и его смуглые лопатки скрылись за деревьями и кустами.
Нойон пожал плечами:
– Странный тип. Наверное, местный. Интересно, сколько ему лет, как думаешь?
– Думаю, лет тринадцать. Может, четырнадцать. Знаешь, я ведь тот, убитый, наверняка – его напарник! Такой же. Надо будет сказать…
– Если придет…
– Думаю, что придет. Ага! Вон он!
Парнишка вновь спускался к распадку, только медленно, пригнувшись, словно бы что-то тащил. И правда – тащил на еловых лапах.
– Поди помоги Гамильдэ. – Князь махнул рукой, внимательно всматриваясь в поклажу.
Человек!
Точно такой же подросток, как и этот Каир-Ча. Только, кажется, раненый.
– Эй, вы там, поосторожнее! – обойдя мертвую тушу медведя, Баурджин пошел навстречу.
Весь правый бок и рука раненого багровели кровью. Нойон участливо наклонился, потрогал – лишь бы не был разодран живот. А ну-ка… Слава Богу, кажется – нет. Сдернута и рассечена кожа, сломаны ребра – как видно, зверюга задел-таки пару раз лапой.
– Ерунда! – Баурджин подмигнул. – До свадьбы доживет! Гамильдэ, сбегай за нашими сумками. Чем- нибудь перевяжем.
Юноша убежал, а Каир-Ча жестами попросил нойона усадить раненого товарища прямо напротив медведя.
Усадили… Парнишка молча терпел, хотя видно было, как тонкие губы его побелели от боли.
Каир-Ча стал на колени рядом, вытянув руку, погладил медведя по мертвой башке и, выхватив нож – ну, точно, костяной! – резким движением рассек собственную ладонь. И снова погладил медведя, стараясь, чтобы собственная кровь осталась на шкуре зверя. Затем громко произнес какую-то фразу, видать, просил духа медведя не гневаться за то, что убили. Снова поклонился убитому хищнику, на этот раз глубоко ткнувшись головою в землю. Тоже самое попытался сотворить и раненый – только Баурджин не дал, удержал за плечи:
– Сиди! Будешь двигаться – изойдешь кровью.
Тут как раз подоспел и Гамильдэ-Ичен с переметными сумками. На повязки ушла часть поясов и полы дээлов, плюс ко всему еще и Каир-Ча притащил каких-то листьев. Сначала к ранам приложили их, а повязки уж потом, сверху. Во время всей процедуры, весьма болезненной, раненый не издал ни единого стона. Настоящий индеец! Чингачгук Большой Змей. Вообще, чертовски похожи на индейцев эти ребята. Какое- нибудь реликтовое южносибирское племя? Очень может быть. И кажется, они еще живут в каменном веке – совсем не знают металла. Хотя наверняка это еще утверждать рано.
– Мирр-Ак, – указав на раненого, произнес Каир-Ча. – Мирр-Ак.
– Мирр-Ак, – раненый подросток улыбнулся, – Мирр-Ак.
Баурджин с Гамильдэ-Иченом снова представились.
– Мы – с юга, – попытался объяснить нойон. – Юг, понимаете? Пастбища? Скот… Лошади… Ну, коровы там… Му-у-у-у!
– Му-у-у! – изобразив пальцами рога, неожиданно засмеялся Каир-Ча. – Му-у-у…
Баурджин хлопнул в ладоши:
– Ого, Гамильдэ! Понимают.
Каир-Ча снова что-то сказал на своем языке. Несколько певучих фраз, нисколечко не понятных. Потом показал на себя, на раненого напарника. Изобразил, будто стреляет из лука…
– А, – догадался нойон. – Вы охотники.
И тут же фыркнул – собственно, он это и так представлял.
– Охотники, – неожиданно повторил парень. – Охотники. Да.
Ого! Он, оказывается, знал несколько слов по-тюркски.
– Охотники… Каир-Ча! – Парнишка поднял вверх указательный палец, потом кивнул на приятеля: – Мирр-Ак. – И показал второй палец, большой. А затем, показал еще и третий, пояснив: – Кей-Сонк.
– Кей-Сонк, – тихо повторил Баурджин и, переглянувшись с Гамильдэ-Иченом, позвал: – Идем, Каир- Ча.
К удивлению, Каир-Ча тут же поднялся на ноги, словно бы понял.
Нойон оглянулся:
– Оставайся здесь, Гамильдэ. Я уж сам.
Поднявшись на вершину сопки, они выбрались на поляну. Жарко палило солнце, и Баурджин чувствовал, как стекает по спине липкий противный пот. Жарко было здесь, даже несмотря на густоту леса. Душно. И противно.
– Вот, – нойон наклонился к веткам и тут же обернулся: – Помогай, что стоишь?
Вдвоем они полностью освободили закиданное мхом и еловыми ветками тело. Притихший Каир-Ча опустился рядом… провел пальцами по шрамам, вздохнул:
– Кей-Сонк… О, Кей-Сонк, Кей-Сонк…
– Ну и что будем с ним делать? Понесем вниз? – Баурджин махнул рукой в сторону распадка. – Боюсь, не донесем, больно уж сгнил.
Каир-Ча, кажется, понял, о чем идет речь. Показал двумя пальцами на распадок… тут же погрозил сам себе – нет! Потом указал на истерзанное тело, на ветки…
Нойон облегченно кивнул:
– Ну, ясно – здесь и похороним. Вот только чем будем землю копать? Или у вас в земле не хоронят?
Новый знакомец вдруг улыбнулся, показал, будто ест – ам, ам!
Шутит – понял нойон. Нашел и время и место. Впрочем, может, оно так и надо?
Пошутил и сам:
– Не, есть не будем, больно уж тухлый. Фу-у у… – Баурджин скривился и замахал руками.
– Ф-у-у-у! – смешно повторил Каир-Ча. – Фу-у-у-у… Помогать?
Он кивнул на ветки, коими и забросали покойного. Все так же, как делал медведь, – ветки, мох, жерди…
Сделав все, Каир-Ча опустился на колени и что-то зашептал, время от времени воздевая руки к небу – по-видимому, молился.
– Ой, сожрет его здесь какая-нибудь лиса, – засомневался нойон. – Или шакал. Да мало ли. Хотя, может, вы именно так и хороните. Чтоб одни кости остались – да, так некоторые и делают. Что ж, меньше
