– Погоди, – Митрий уселся на лавку. – Дай отдышаться.
Сбросив одежку в предбаннике, вошли и Прохор с Иваном, оба крепкие, стройные, не чета тощему Митьке.
– А ну, дед, давай сюда веники! Эх, хорошо! Митька, ложись на полок. Ты, кажется, на кашель жаловался?
– Нет, нет, – опасливо отмахнулся Митрий. – Это не я жаловался, это Ртищев…
– Ты на начальника-то не кивай! Ложись, кому говорю?!
– А может, не надо? Я и сам как-нибудь попарюсь…
– Ложись, не то хуже будет!
Прохор показал отроку свой здоровенный кулак, натренированный еще в былые годы, когда дрался стенка на стенку за Большой Тихвинский посад.
– Иване, Митька, вишь, хочет, чтоб мы его силком затянули…
– Не-не, не надо силком… – Передернув плечами, Митрий со вздохом полез на полок. Ух и жарко же… Прямо уши в трубочку заворачиваются! А доски, доски-то как жгут!
– Ну, улегся?
– Угу… – Юноша обреченно вытянулся.
Взяв в руки два веника, Прохор несколькими энергичными взмахами разогнал жар и приступил к Митьке. Сначала легонько прошелся вениками по всему телу, словно пощекотал, затем начал бить – одним, вторым, потом обоими вениками вместе…
– Как, Митька?
– Ох… Хорошо! Славно!
– Ну-ка, поддай-ка еще, Иване!
Ух-х!!! Ивана-то не надо было упрашивать – выскочил в предбанник, плеснул в корец с водой чуток квасу для запаху и – на камни! Ух-х!!!
– Эх, и славно же! – неутомимо работая вениками, довольно оглянулся Прохор. – Как, Мить?
– Сла-а-авно…
– Ну, еще разок… Йэх!
Вкусно пахло запаренными вениками, житом, деревом и распаренными телами. Иван тоже схватил веник, примостился рядом с Митькой, охаживая себя по плечам…
– Хорошо! Эх! Славно!
С каждым взмахом словно улетали куда-то далеко-далеко все накопившиеся за долгую неделю – вот уж поистине долгую! – проблемы.
Йэх!
– А ну-ка поддай! Митька, как – в сугроб?
– А и в сугроб! Запросто!
Довольный Митрий спустился с полка.
– Митька, погодь, я с тобой!
Они выскочили из предбанника вместе – сначала Митька, за ним Иван, затем Прохор. С хохотом повалились в сугроб, взметая сверкающую пыльцу снега…
– Эх, хорошо! Вот славно-то!
А потом снова – в жаркую баню, и снова веничком…
– Славно!
Жаль только вот темновато было, зато в предбаннике, шипя, горели две сальные свечки. Там и уселись, напарившись, потягивая холодный квас из больших деревянных кружек.
– Хозяйка спрашивает: подавать ли на стол? – заглянул с улицы дед Ферапонт.
Иван улыбнулся:
– Пущай подает. Сейчас идем уже…
Парни, не торопясь, оделись.
– Слышь, Митрий, – вспомнил вдруг Иван. – Ты ведь так нам и не сказал: что там у Ефима Куракина украли? Может, цепь при нем была золотая или еще что?
– Цепь – это само собой, унесли. – Митрий вдруг помрачнел. – Но цепь не главная пропажа…
– Не главная? А что ж еще?
– Печень.
– Что-о?!
– Печень, селезенка, сердце… – добросовестно перечислил Митрий. – Жир с бедер и живота тоже срезали.
– Вот те раз, – сипло прошептал Прохор. – Вот те раз… Наверное, и у остальных тоже все повырезали… А мы-то гадаем…
– Да-а-а… – Иван зябко поежился и с силой ударил кулаком в дверь. – Вот вам и жертвы. Вот вам и ошкуй!
Глава 3 Марья
Любви, любви хочу я…
Февраль 1605 г. Москва
Печень, сердце, жир! Кому все это нужно? Ясно кому – ворожеям да колдунам, коих водилось на Москве не сказать чтоб во множестве, но все же в довольно большом количестве. По кабакам да торжищам шептались даже, будто сам государь ворожеям-волшебницам благоволит. Ежели так, опасно было их трогать – хватать, тащить в пыточную на допрос. Да и кого хватать-то? Пока ничего конкретного. Сразу появилась версия о том, что ворожеи изъяли внутренности уж после того, как неведомый убивец расправился со своей жертвой. Однако все прочие истерзанные трупы свидетельствовали против этого – тогда получалось бы, что ворожеи или колдуны специально таскались следом за кровавым Чертольским упырем – так уже стали именовать убивца на Остоженке и Черторые. Значит, ворожеи…
– Я тоже думаю, что среди них и нужно искать, – выслушав ребят, заметил Ртищев. – Только сперва по новой проверить надобно – точно ли и у всех прочих внутренности пропали.
– Да ведь как проверишь-то, господине?! – вскинулся Митька. – Коли их же всех, прости господи, давно на погост увезли?
– Вот ты и займись. – Думный дворянин улыбнулся и надсадно закашлялся. – Хоть самому к ворожеям идти… А и займусь! А вы двое, – он посмотрел на Ивана и Прохора, – покойным Ефимом Куракиным. Установите точнейшим образом: что он делал на постоялом дворе, часто ли там бывал, с кем общался, ну и все прочее. Задачи ясны? Тогда что сидите?
Холодно было на улице, морозно, зато небо лучилось синью, зато весело сияло солнце! Славно было скакать по заснеженным улицам, славно, хоть и холодновато, признаться; по пути Прохор с Иваном пару раз останавливались, заглядывали в корчмы, не выпить – согреться. Вот и Остоженка. Иван наклонился в седле:
– Эй, парень! Где тут постоялый двор?
– Вам постоялый двор или кабак?
– Двор, говорю же!
– Эвон за той церквушкой.
Поскакали. Миновали деревянную церковь с колокольнею, перекрестились на маковку и, посмотрев вперед, увидали обширный забор с призывно распахнутыми воротами, в которые как раз въезжали крытые
