– Зачем вы искали меня? – жестом отправляя прочь воинов, поинтересовался Абу Ахмет.
– Не мы – я! – сделав шаг вперед, звонко воскликнул Салим. – Я был рабом в этом городе, и я хочу теперь быть в твоем войске, усто!
– Зачем? – Губы минг-баши искривила недоверчивая усмешка.
– Затем, что я ненавижу Хромца, разрушившего когда-то мой родной Ургенч!
– Ургенч? – Словно ужаленный, Абу Ахмет вскочил на ноги. – То-то я слышу по выговору… Ты хорезмиец!
– Ну да… Ты еще не узнал меня, уважаемый Абу Ахмет?
– Узнал? Ну-ка, ну-ка… – Минг-баши присмотрелся. – Кажется, припоминаю… Правда, смутно. Ага, ты выполнял мои поручения в Рязанской земле. А в Ургенче? Кто был твой отец?
– Я не помню своего отца, усто.
– Ладно. – Абу Ахмет перевел взгляд на десятника. – Заберешь его к себе, Артак, и для начала хорошенько накормишь. А его друга… – Он перевел взгляд на Раничева… и вдруг вздрогнул, но, впрочем, быстро овладел собой и усмехнулся. – У тебя тоже ко мне какое-то дело?
– Да, уважаемый, – кивнув, широко улыбнулся Иван. – Я хотел бы переговорить с тобой без лишних ушей.
– Переговорить? Что ж…
Маленький сухой старикашка – слуга – выбежав из дома, подполз на коленях к ордынцу и что-то тихо сказал.
– Что? – переспросил минг-баши. – Предупредить? Хорошо. – Он обернулся к Раничеву: – Ты можешь подождать меня среди моих верных воинов вместе со своим другом.
– Подожду. – Вежливо поклонившись, Иван с Салимом, зашагали прочь от беседки, ведомые молчаливыми воинами Абу Ахмета. Длинноусый десятник замыкал шествие.
– Артак, – внезапно остановил его ордынец.
– Да, минг-баши?
– Не спускай глаз с бородатого, – тихо приказал Абу Ахмет. – И если попытается бежать…
– Я знаю, что делать, уважаемый. – Поклонившись, десятник приложил руку к сердцу.
В доме на втором этаже ярко горели свечи. Их желтое трепещущее пламя отбрасывало на стены и потолок прыгающие черные тени, так что казалось, будто с десяток демонов почтили своим присутствием это просторное, обитое блестящей парчой помещение с низким потолком, поддерживаемым четырьмя небольшими колоннами, позолоченными и перевитыми лентами из нежно-голубого шелка. Узкое стрельчатое окно из мелкого цветного стекла было полуоткрыто. Стоя перед ним, надменный молодой человек, холодно-красивый, тревожно смотрел в ночь. Губы его шептали проклятия. Еще б не шептать… Все так хорошо шло… Если б не этот проклятый скоморох! Аксен до крови закусил губы. По поручению рязанского князя Олега он легко пробрался в литовское войско. Сказавшись московским витязем, пристал к брянцам, с ними и проделал весь переход, лишь меняя коней, а вот при штурме города трусливо отсиживался в стороне, и лишь только когда все войско ворвалось в город, выждав удобный момент, ломанулся туда же. Князь Олег Иванович в последнее время что-то не очень благоволил Аксену – быть может, оклеветали враги? Тот же старый гриб Панфил Чога… или этот внезапно появившийся в Угрюмове скоморох, Ефим Гудок, что пришел с новгородской ватагой. Или Таиська, змея, возжелала отомстить за то, что не поделился с ней воровским кладом. Младший дьяк Авраамка, Софроний, тиун Феоктист – тоже могли подкинуть собаку. Да мало ль врагов да завистников? Все подозрительней смотрел на Аксена князь, все меньше давал важных поручений, и вот пришлось буквально-таки напроситься в полное опасности путешествие, на которое Аксен в обычных обстоятельствах никогда бы и не решился, да вот сейчас выбирать было не из чего. Чувствовал – горела под ногами земля. Сам предавал – это да, но вот когда начали предавать самого, стало совсем тошно. И главное – рассчитывать не на кого! Батюшка, боярин Колбята, тот еще, себе на уме, пес. На что ему опальный сын? И так-то не особо жаловал. Почитай, один верный человек и остался – холоп Никитка Хват, да и тот все чаще посматривал на сторону, а не сбегал, потому как надеялся, что и изменится еще все, и вернется Аксен Колбятин сын Собакин на Русь богатым и уважаемым человеком. А ведь так и будет, похоже! Поначалу-то, как выехали из Переяславля, хотел было Аксен послать ко всем чертям князя с его опаснейшим поручением – приглядывать и доносить в точности обо всем, что в Витовта да Тохтамыша-царя войске делалось, – да махнуть в Москву, попросившись на службу к великому князю Василию Дмитриевичу. Многие тогда так делали. Московский князь приветлив был и не жаден – давал землицу с холопями, то правда, но и требовал службы верной, такой, что не щадя живота своего! А на что оно надо Аксену? Да и землицы-то даст – чуть. А прознав об отъезде, вдруг да осерчает Олег Иванович? Надавит на батюшку, тот и лишит наследства – враз! Что тогда делать? Послужить Витовту? А не одни и те же грабли? Так что лучше, наверное, поначалу сделать так, как наказывал князь Олег Рязанский. Поехать в Литву да пристать к войску, что вот-вот должно было отправиться в поход – пощипать Крым да посадить на ордынский престол законного царя Тохтамыша – ставленника Витовта и московского князя Василия. Такая вот интересная комбинация вырисовывалась. Хорошо ль то для Рязани? Бог весть… Вот и решил умная голова Олег Иванович на всякий случай послать человечка. Аксена. А тот, конечно уж, не о князе, о себе думал. Предавал в своей жизни не раз – когда-то тайно служил Тохтамышу, потом, предав его, подался к Тамерлану, был обласкан его полководцем, эмиром Османом… настала пора предать и его. Эвон, в Кафе сколько богатства! Но только попробуй, довези его до дому, не разбежишься особо – каждый обоз на счету. Опасно. Да простым воином всегда быть опасно – не дали ведь ему брянцы ни сотни, ни даже десятка, так, сам по себе и «воевал», с верным слугою Никиткой. Чуть не убили, едва в город въехали. Еле упаслись от стрелы – кинулись быстро в канаву, да ползком, ползком, по дерьму да грязи. Нет, не нравилась такая война Аксену. Куда как лучше – в начальниках. Потому, увидав Абу Ахмета – шапочного своего знакомца, – кинулся враз к нему, сказал тайное слово, вытащил из сапога серебряную пайцзу, тут главное было не ошибиться, с Тамерлановой не перепутать – уж больно похожи. Ну да не перепутал – пайцза Тимура в левый сапог была зашита, Тохтамышева – в правом. Абу Ахмет, увидев такое дело, Аксена приветил, во всем советовался и важное задание поручил – вести учет пленникам, из которых очень довольный порученным делом Аксен уже присмотрел для себя двух любовно искусных армянских девок. Так все хорошо складывалась, и на тебе – скоморох с Салимкой явились – теперь думай, что они там про него наболтают?
– Ты хотел видеть меня, боярин Аксен? – неслышно вошел Абу Ахмет.
Аксен, вздрогнув, отошел от окна.
– Если хочешь жить, господине, немедленно убей этих двух, что пришли к тебе сегодня. Молодого парня и бородатого.
– Ты их знаешь? – вскинул глаза минг-баши. – Ах, ну да, этого юношу, Салима, уж всяко, должен… А вот второй… второй, я полагаю, человек особый, совсем особый… – Ордынец задумчиво помолчал, потом резко обернулся: – Почему ты думаешь, что это враги?
– Очень просто, мой господин, – усмехнулся Аксен, чувствуя, как поднимается из глубины души злобная радость. Интриговать, оговорить, ославить – вот это было его, вот это он любил и был здесь мастером, предательство и интриги – а не схватки и звон мечей – именно это было для боярского сына жизнью. И, пожалуй, единственным, в чем он добивался успеха. – Суди сам, уважаемый. – Аксен медленно прошелся по комнате. – Они оба явились под вечер, неизвестно откуда… кто знает, что у них на уме?
– Пустяки, – засмеялся ордынец. – Ты слишком привык всех подозревать, боярин. Поверь мне, люди гораздо проще… Если и есть здесь предатели – то они там, на кораблях, в море, думают, мы их не достанем.
– Так ведь и в самом деле не достанем, мой господин, – скрывая досаду, пожал плечами Аксен. – Кораблей-то у нас нет!
Абу Ахмет неожиданно расхохотался:
– Ошибаешься, боярин! В порту нашлись две галеры… наберешь гребцов из пленников – как раз занятие для тебя – и вместе с воинами прочешешь море от Кафы до Сугдеи. К поручению приступай немедля – пока отберешь гребцов, пока их прикуют к веслам… В помощь тебе я дам Артака и его десяток. Вполне хватит для разведки.
– И тех двоих, – подумав, попросил Аксен.
– Бери Салима, а что касается второго… С ним я буду иметь беседу. Долгую беседу, боярин. – Абу Ахмет
