травами. Лишь ближе к ночи свернули к затону. Наловили рыбы, развели костерок – есть все же хотелось, еще бы…
– Поедим, и в путь, – распорядился Иван. – Спать можно и в лодках.
Он инстинктивно выбрал самое верное решение – для того чтобы грести по очереди, народу хватало, что же касается темноты, то… не рыбачьим челнам бояться мелей!
Никто за полоняниками не гнался, никто не встретился, лишь на дальнем берегу появился было отряд всадников, да сгинул, растворился в степи. Осмелев, дня через два пути утроили большой привал – отдохнуть и помыться. Выбрали глухое местечко у омута, разделись. Иван поднялся на крутой берег.
– Я с тобой, – замахала руками Марфена – нашлась для нее и одежда, правда, мужская, ну да ничего – невелик грех, завсегда отмолить можно. Стриженые волосы девушки трепал ветер.
«А ничего получилось! – с гордостью подумал вдруг Раничев. – Прямо – каре. Ну, блин, даешь, Иван Петрович! Что и говорить – парикмахер».
Они взобрались на кручу, видно было далеко, до самого горизонта, утопавшего в синеватой дымке. Что ж там такое, уж не лес ли?
– Лес, – встав рядом, тихо прошептала Марфена. – Неужто вырвались?
– А похоже, что так, – Иван с улыбкой кивнул. – По крайней мере, хочется верить.
– Боярин…
– Сколько раз тебе говорить, не называй меня так! Не боярин я, так, из детей боярских.
– Почему ты сторонишься меня, господин? – вздохнула девушка. – Нет, нет, не говори, что это не так, уж я-то вижу… – она вдруг всхлипнула.
– Ну, что ты? – Иван ласково притянул деву к себе. – Не плачь…
Марфена вдруг обняла его и крепко поцеловала в губы. Потом резко отпрянула:
– Отвернись…
Пожав плечами, Иван отошел в сторону, вообще-то догадываясь о том, что последует дальше. И он вовсе не был против.
– Можешь повернуться, – прошептала девчонка… Она стояла перед ним, обнаженная, русые волосы ее развевались на ветру, словно победное знамя. В серых глазах сияла яростная надежда.
Иван расставил руки… и через секунду сжал в объятиях трепещущее девичье тело.
– Как долго я ждала этого, – улыбаясь, шепнула Марфена. И они…
Глава 14
Сентябрь—октябрь 1401 г. Великое Рязанское княжество. Новые встречи со старыми знакомцами
На толь дворяне мы, чтоб люди работали,
А мы бы их труды по знатности глотали?
Какое барина различье с мужиком?
И тот и тот – земли одушевленный ком…
…вместе упали в траву.
Иван выглянул в затянутое бычьим пузырем оконце – вроде солнышко. Улыбнулся, еще раз вспоминая тот случай на крутом берегу Дона. Марфена с утра еще отправилась с девками убирать с грядок лук, пора уже было – наступил день мученика Созонта, или, как его еще называли, Луков день. По всем селеньям убирали лук – иначе высохнуть не успеет – развешивали луковые головки по избам, очищали воздух. Вот и в избе Никодима Рыбы, где сейчас остановился Раничев, в углу да на стенах было уже приготовлено место для луковых связок. Просторная изба у Никодима, по-черному топится, однако дым глаза не ест – крыша высокая – наоборот, отпугивает всякую насекомую дрянь.
Иван поворочался на набитом свежей соломой матрасе. Разоспался он что-то сегодня – вон, в избе-то пусто: мужики в поле последние снопы вывозят, везут по гумнам – молотить, женщины лук убирают, даже сюда слышно, как затянули присказку-песню:
Раничев усмехнулся – и впрямь, не надо бы сегодня дождика, да и вообще бы не надо. Сентябрь на дворе – вересень-листопадник – уже высох, окрасился золотом и багрянцем лист, пошли утренники-заморозки, нет-нет, да и покрывались первым ледком лужи, сбивались в стаи птицы. Жито, слава Господу, убрали, остались лишь овощи, да орехов в лесу заготовить, да ягод. Ребята малые вон, как раз сегодня, отправились в орешник да на болотце. Уродились селетось и грибы, и орехи, и ягоды – грех жаловаться, да и жита урожай хороший.
– Проснулся, батюшка господине? – в избу бесшумно вошел худющий жукоглазый мужик, чернявый, самого цыганистого вида – Хевроний Охлупень, во прошлый еще приезд назначенный Иваном управителем-тиуном.
Раничев, подавив зевок, – куда уж спать-то – накинул поверх рубахи опашень, кивнул пред собою на лавку:
– Садись, Хевроний. Ждал тебя. Ну, чего хорошего скажешь?
– Да пока Господь миловал, – тиун стрельнул глазами. – Я к тебе, господине, с отчетом. Что без тебя в селищах делалось – все тут, – Хевроний с гордостью достал из-за пазухи увесистый свиток. – Вот… У нас, в Обидове, с твово уходу, младенцев народилось дюжина, из них четверо – мужеска полу – шестеро померло, из которых мужеска полу двое, в Гумнове да Чернохватове….
Иван в пол-уха слушал, кивал. Обидово, Гумново, Чернохватово – то его личные деревеньки, пожалованные когда-то великим князем Олегом Ивановичем Рязанским за верную службу. Так себе, честно сказать, были деревеньки: в Обидове – два двора, столько же – в Гумнове, а в Чернохватове – вообще один. Всего оброчных крестьян – сорок восемь душ, да шестеро бобылей, как вот Хевроний, – те своих дворов не имели, торговлишкой мелкой, да охотой, да ремесленничаньем промышляли, тягла не платили, лишь один оброк – «бобыльщину». А вообще, вчера еще, как явились сюда с Марфеной, Иван заметил, что крестьяне его жить стали лучше – и заборов уже покосившихся не было, все поправили. Никодим Рыба новый хлев выстроил, а рядович Захар Раскудряк из Чернохватова – амбар и мостки-пристань. В общем, как говорил когда-то товарищ Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселей». И это потому, что вместо трети, или даже половины, Иван своим крестьянам оброк до четверти выменьшил, вот и поднялись людишки, забогатели. От того самому владельцу прямая выгода – с бедных-то мужиков много ли возьмешь? А так… Сколько они там ему оброка задолжали? И одеться можно будет, как следует, – сколько ж можно шпынем-то непотребным шататься? – и пожить до весны, как подобает. А уж как затеплеет – в южные края собираться, к Ангоре, к Баязиду. Захватит его Тимур в плен – тут-то Иван и объявится: ну, господин Тамербек, выполняй-ка свое обещание! Где там этот чертов колдун ад-Рушдия? Возвращай-ка к Евдоксе… Выхватить девку из сорок девятого года да поскорее к себе, в свое родное привычное время, к любимой работе, друзьям, к усилителям-колонкам-проигрывателям. Эх, давненько хорошей музыки не слушал, так, поставить что-нибудь веселенькое, типа «Криденс» или «ЭйСи/Ди Си», а можно и классику – «Лед Зеппелин», «Атомик Рустер»… или чего позаковыристее, ван дер Грааф к примеру…
– Так как, господине? – закончив доклад, тиун вопросительно уставился на Раничева. – Сейчас поедем земельки осматривать али попозжее?
– А как там на улице-то? – Иван потянулся.
– Да ведро.
– Ну, раз ведро – поедем, – решительно поднялся с лавки Раничев. Подпоясался – пояс был так себе, ну да ничего – соберет оброк, уж, какой надо, купит.
– Я уже и лошадок приготовил, – почтительно сообщил Хевроний. – У ворот стоят, привязаны.
Иван вышел на крыльцо и замер: какой потрясающе-чудный вид открылся ему, каким золотом пальнуло в очи! Прозрачно-голубая река, зеленые, желтые, красные деревья – заросли рябины, дубы, клены – надо всем этим пронзительно синее небо с редкими снежно-белыми облаками и паутинками, гонимыми ветром. Курлыча, клином пронеслась к югу журавлиная стая. Раничев перевел взгляд на крестьянские избы – вполне справные – на пасшееся на лугу стадо коров, на жнивье, на оставшиеся снопы – мужики с веселым уханьем бросали их в телеги. Слева, ближе к лесу, виднелись огороды – свекла, капуста да прочее. Оттуда слышались песни – женщины и девки убирали лук. За огородами начиналось сжатое поле, а за ним – рощица.
Раничев уселся в седло, выехал за ворота. На сложенных у забора бревнах сидели мужики, увидав
