От кузнеца вернулись обратно в корчму, стали собираться. Тут же вертелись и служки и сам хозяин, Ефимий. Все порывался всучить в дорогу кувшинец прогорклой бражки, выдав ее за вино. Раничев на такой обман не повелся, и корчемщик со вздохом отошел. Иван подозвал служку:
– Эй, Антип.
– Слушаю, господине!
– Ты вчера говорил – девки у вас и парни пропали… А на вид, не знаешь, какие?
Антип задумался, припоминая:
– Девки все светленькие, сероглазые, а парни… парни, кажись, смуглявые.
– Угу, – кивнул Иван, и, обернувшись к обозным, скомандовал:
– Трогай!
Обидовские крестьяне встречали барина радостно – хлебом-солью. Радовались, что не повысил оброк, да и надеялись наконец обрести защиту от алчного Ферапонтова монастыря, давно зарившегося на общинные земли. Староста Никодим Рыба вышел вперед, поклонился:
– Банька с дороги готова, боярин!
– Банька – это хорошо, – спешиваясь, улыбнулся Иван. – Но лучше б не сейчас, к вечеру.
– К вечеру еще раз протопим, – Никодим кивнул. – Тогда сейчас кликну, чтоб на стол сбирали.
За столом неспешно беседовали об урожае да о наболевшем – чернецы снова прогнали оброчных из леса. Раничев ухмыльнулся – ничего, недолго уж осталось им беспредельничать. После трапезы Иван велел старосте собрать по деревням крепких парней и обернулся к Лукьяну:
– Ну, парень, действуй! Учи обстоятельно, не спеша, но что б дело знали туго.
– Сделаю, Иване Петрович, – со всей серьезностью кивнул юноша. – Не изволь сомневаться.
Раничев и не сомневался, с удовольствием глядя с крыльца, как Лукьян тренирует деревенских парней.
– Ну, кто так кинжал держит, это ж тебе не сабля? Крепче, крепче надо… А ты зачем рогатину к себе прижал, на медведя собрался?
– Завсегда так шли.
– Так то медведь, а у вас ведь похитрее враги будут. Возьми рогатину за рукоять… э, не так… Дай-кось сюда!
Ухватив короткое копье посередине, Лукьян кивнул парням:
– А ну, нападите-ка на меня… Смелее, смелее. Возьмите вон, палки.
Деревенские обошли его со всех сторон, замахнулись… Раскрутив рогатину между пальцами, молодой воин без особого труда отбил атаку.
– Однако, – удивленно похлопал глазами Михряй, сын старосты. – Неужто и нас такому обучишь?
– А как же! А ну, чего встали? Сейчас бегать будем. Представьте, что во-он на том холме – острожек – и вам его надо взять. Как действовать будете?
– С набега!
– Э, чай у них там стрелы найдутся. Перестреляют, не успеете и добежать.
– Так кольчужки ж…
– Кольчужка хорошую стрелу не удержит.
– Значит – с боков, с боков заходить надоть!
– Верно, Михряй. Так и поступим… Ну, с Богом.
Толпа парней с короткими копьями в руках понеслась к холму. Иван невольно залюбовался ловкой и быстрой фигурой Лукьяна. Всего-то несколько лет назад тютя тютей был парень, а вот теперь, поди ж ты – воин! Опытный, умелый, обученный, такой немалых дел натворить может.
– Господин, банька готова! – в горницу вошел Никодим Рыба. – Изволь пожаловать.
– А что, уже вечер? – изумился Раничев. Огляделся вокруг – и в самом деле, отражаясь в реке, садилось за дальним лесом солнце. Смеркалось. Теперь недолго и до темноты – осень.
Прихватив чистый рушник, Иван пошел в Никодимову баньку, располагавшуюся у самой реки, в ряду таких же строений. Соседняя баня еще топилась – для парней с Лукьяном. Раничев разделся и, швырнув на камни горячую воду из деревянного корца, забрался на полок. Зашипело, заволокло паром – жар, аж слезы на глазах выступили, не вздохнуть. Иван поискал веник – ага, есть, даже несколько, уже запаренные – взяв, хлестнулся. Ух, хорошо! А еще б парку… Во-от… Уши в трубочку! Эх, еще разок…
Иван напарился так, что едва вылез, прыгнул в реку, вынырнул, поплыл обратно – холодно, хорошо! Солнце только что зашло и последние лучи его золотили вершины берез. Смеркалось.
Раничев вбежал в баньку… и захлопал глазами, увидев сидящую на полке девушку, Марфену.
– Ты как здесь?
– А так… Попарить?
– Давай…
– Ложись тогда…
Напарились. Раничев уже не выскакивал в реку – обливался холодной водой в бане, заодно облил и девчонку. Та засмеялась, вытирая голову рушником, кивнула на кувшин:
– Тут квас. Испей-ка!
Иван посмотрел на крепкое девичье тело с тонкой талией и большой налитой грудью, не выдержав, обнял, притянул ближе. Марфена точно того и ждала – обхватив за плечи, поцеловала в губы, застонала… оба повалились на лавку…
– Хорошо! – встав, Раничев попил квасу и протянул кувшин девушке: – Хочешь?
Марфена кивнула, напилась, провела себя руками по бедрам:
– Я красивая?
– Очень, – не покривил душой Иван.
– А ты бы… – девушка замялась. – Ты бы взял меня к себе служанкою?
Опа! Раничев чуть не поперхнулся квасом. На тебе! Служанкой… Хорошо, не женою. Впрочем, не могла она на то и надеяться, век-то на дворе какой? Она – бывшая холопка, он – почти боярин. Служанкой – куда ни шло, женой – не поймут люди, да и не обвенчает никто, исключая разве что какого-нибудь расстригу- попа.
– Вот что, Марфена, – справился с собою Иван. – Ты как дальше жить думаешь?
– Я-то? – девушка улыбнулась. – А здесь! Больше-то куда мне податься? Народ тут хороший, приветливый, девчонки меня привечают – да и дел полно кругом, уж лишним ртом не буду… А ты чего делать собрался? Слыхала, усадьбу в Угрюмове восстанавливать?
– Ну да, – тихо отозвался Раничев и, что-то вспомнив, спросил:
– Армат Кучюн обычно какой полон приводил? Ну, какой масти – беленьких, там, или смуглявых?
Девушка вздрогнула:
– А разных. Когда светлых, а когда и смуглявых. Обычно – по нескольку пар, тех и других. А чего ты вдруг про него спрашиваешь?
– Понять кое-что хочу, – улыбнулся Иван. – Ну что, пойдем еще париться? – он шлепнул девчонку по ягодицам.
– Пойдем! – смеясь, согласилась та.
Поддали пару…
Вот и пошли дожди, заморосили нудно, занавесило сизыми тучами небо, и мокрые деревья уныло покачивали ветвями в такт завыванию ветра. Несмотря на непогодь, Лукьян уже вторую неделю не покладая рук занимался с парнями, стремясь привить им хотя бы начатки воинской дисциплины. Раничев и сам иногда присоединялся к ним, бегал в охотку, сражался, восстанавливая утраченные было навыки. В общем-то, дожди никого уже не пугали: урожай убран, последние снопы подсушили в овинах, намолотили зерна, заложили в погреба овощи – репу, морковку, свеклу, часть капусты заквасили, часть засолили, вообще, соль берегли – ее мало было, да и дорого, не всякий укупит. Длинными вечерами девки тянули пряжу, рассказывая всякие небылицы, да заводили длинные протяжные песни. К Марфене быстро привыкли, да и она прижилась, ходила вместе со всеми в лес, на реку, в поле – собирать оставшиеся колоски. Частенько заглядывались на нее отроки, да Марфена на них фыркала, прогоняла – все посматривала на Раничева, понимая, что, конечно, не пара она ему, не пара. Да и Лукьян как-то проговорился о боярышне Евдокии, вот и приутихла девка, в баню уж больше к Ивану не пробиралась, нет-
