– Прощай, Надя…
Спрыгнув из тамбура, Раничев побежал по перрону, махая рукой уходящему поезду. Из окна, отодвинув занавеси, махали в ответ Надежда и Генька. Окутавшись паром, протяжно загудел локомотив.
– Ну, вот и все, – грустно улыбнулся Иван. – Все – для них, для Геньки с Надей. Ну а мне надобно еще кое-что сделать…
Для начала он переоделся и поехал на такси в четвертую мужскую школу. Шли уроки, но дежурившая у дверей вахтерша – простоватая с виду бабуля – беспрекословно пропустила Ивана, видимо, приняв его за какого-то большого начальника.
– А директора-то нету, – прошамкала она. – В гороно уехавши.
– А кто есть-то? – весело оглянулся Иван.
– Да Лаврентьевна, секретарша.
Лавреньтевна оказалась пожилой обаятельной дамой в темном полушерстяном платье. Услыхав Генькину фамилию, она кивнула, но выдать на руки документы отказалась наотрез – «не положено!».
– Ну хоть сами вышлите, – умоляюще сложил руки Ранчиев.
– Придет запрос – вышлем. Да вы не беспокойтесь, товарищ. Никогда еще не было, чтобы документы терялись. А Генька Лебедев парнишка славный. В хоре поет, на гитаре играет – вчера так одному товарищу из шефов понравился, что тот и не отходил от парнишки, даже на машине своей прокатил, говорят, до самого генькиного дома…
– Хороший человек, – усмехнулся Иван. – Так вы не подведете с документами-то?
– Ну что вы, товарищ! Как можно.
– А директор ваш скоро будет?
– Да после обеда. В гороно поехал, завуча искать, старого-то инфаркт недавно хватил.
– В гороно, значит…
Попрощавшись, Иван сел в такси – деньги еще оставались, а копить их было совсем ни к чему. Проехав с ветерком по Советской, свернули на Курдина – там Раничев забежал в магазин, а после – на Исполкомовскую, подкатив к четырехэтажному, ухоженному с виду, дому.
Поднявшись на третий этаж, Иван позвонил. Никто не спросил – «кто», но двери открылись. Раничев снял шляпу и улыбнулся, увидев на пороге высокого симпатичного парня с косым пробором и белесым шрамом на подбородке. На тщательно отглаженной выгоревшей гимнастерке виднелись нашивки за ранения, светло-голубые глаза смотрели прямо, с прищуром.
– Вы к кому, товарищ?
– К тебе, – Иван усмехнулся – ситуация напоминала сцену в ресторане «Плакучая ива» из кинофильма «Бриллиантовая рука». – Не узнаешь, Гена?
– Нет… Впрочем, постой-ка! Иван?! Черт побери! Ну, здорово! – друзья обнялись. – Чего встал на пороге? Проходи в комнату.
– Да, – Раничев с любопытством обозрел жилище Артемьева, хорошего парня, фронтовика, так помогавшего ему еще летом, и вот теперь, похоже, проигравшего карьерную битву.
– Говорят, схарчил тебя Вилен? – усевшись за круглый стол, прямо спросил Иван.
– Вилен? – Артемьев вдруг громко расхохотался и тут же помрачнел. – Если бы не Казанцев, так еще поборолся бы, а так…
– Не запил?
– Да ты что, Иван?! У меня ж сам знаешь, жена, дети. И черт с ней, с карьерой – на фронте-то уж куда хуже было!
– Да, это уж точно, – Раничев поставил на стол бутылку. – Ну, за встречу-то выпьешь?
– Спрашиваешь! Сейчас, разогрею картошку… Да, сало еще у меня есть, такое, брат, чудесное сало, тесть с Украины прислал… Не сало – чистый нектар…
– Да ладно ты, не суетись…
Наконец сели. Растеклась по стаканам прозрачная, словно слеза, водочка, дымилась в кастрюле желтая разварившаяся картошка, на отдельной тарелочке аппетитно розовели нарезанные пласты сала.
– Кто же так сало режет? – улыбнулся Иван. – Надо еще поперек.
Хозяин засмеялся:
– Ладно критиковать-то. Ну, за встречу!
Выпив, Раничев с удовольствием закусил салом – и вправду чудесным и прямо-таки тающим во рту.
Артемьев неожиданно строго посмотрел на гостя:
– Где же ты пропадал все это время?
– Да вот, помощником министра назначили, – не моргнув, соврал Иван.
Как ни странно, Артемьев поверил:
– То-то я и смотрю, пиджачок на тебе не от «Москвошвеи»! Бостон?
– Он самый, – Раничев вальяжно потянулся.
– А знаешь, здесь про тебя такое болтали!
– Врали, – отмахнулся Иван. – Ты, Гена, россказням-то всяким не сильно верь.
– Да я и не верю в общем-то.
– Ну тогда – еще по одной, да расскажешь о житье-бытье.
– А, было бы что рассказывать…
Рассказать все ж таки пришлось, больно уж настаивал Раничев. Как выяснилось, давно подкапывающийся под служебное кресло Артемьева Вилен все ж таки добился своего при помощи интриг и доносов, ну и, конечно, при содействии первого секретаря горкома Казанцева, чьим преданным лизоблюдом он давно был и всячески это подчеркивал. А Казанцев таких любил.
– Вот, не приложу теперь ума, куда и податься? – Артемьев невесело усмехнулся. – Прямо хоть в землекопы иди… А что? На завод-то мне теперь ходу нет…
– А у тебя образование-то какое, Гена? – хитро прищурился гость.
Геннадий расхохотался:
– Почти высшее, почти гуманитарное… Учусь на заочном, в университете.
– А факультет?
– Исторический…
– Вона как! Подходяще… Завучем в школу пойдешь?
– Да с удовольствием! Только кто возьмет-то?
– Э, не гони волну, Гена! Телефон в квартире имеется?
– Да, в коридоре…
– Ну ты пока еще сала порежь, а я…
Иван вышел в коридор и, обнаружив висевший на стене черный эбонитовый аппарат, набрал номер:
– Четвертая мужская школа? Это из горкома говорят, Сидоров Иван Петрович, зам второго секретаря по физхимчасти. Директор уже пришел с совещания? Дайте-ка его… Здравствуйте. Ну как, отыскали завуча? Нет… А что так? Все женщин предлагают, а вы мужчину хотите. Ай-ай-ай… Чем же это вам женщины-то не угодили? Да понимаю, что школа у вас мужская, в курсе… Ладно, пойдем вам навстречу. Есть у нас на примете мужчина – молод, фронтовик, университет в столице заканчивает. Когда подойти? В девять, со всеми документами? Отлично… Да не благодарите, не надо.
Повесив трубку на рычаг, Иван довольно потер руки и вошел в комнату:
– Ну что, налил? Впрочем, не увлекайся, тебе на работу завтра, к девяти часам. Четвертую мужскую школу знаешь?
– Ну?!
– Вот туда и пойдешь, завучем…
– Ну спасибо, друг!
– Спасибо в стакане не булькает… Ну, за твою будущую службу на поприще народного образования! Да… – Иван задержал стакан. – Там, в школе, в восьмом «А» пацан один есть, Юрик Вольский, ты его не обижай, лады?
– Лады!
