Виктор несколько странно взглянул на пса, развернул книгу к себе и внимательно изучил каждую строчку.
— Ну и где же? Нет здесь никаких мертвецов.
Гаспод фыркнул.
— Да вот же они, перед твоим носом, — сказал он. — Такие же, как на гробницах, которые можно найти в старых храмах. Ну, вспоминай же! Снимают с покойника копию и кладут поверх крышки. Руки у него сложены, меч к груди прижимают. Знатный, мол, жмурик.
— О боги! А ведь ты прав! Вид у него в самом деле, как у мертвого…
— Очень может быть, что все эти значки здесь означают, что покойник при жизни был великим человеком, — с видом знатока перебил его Гаспод. — «И многие враги пали от меча его…» И так далее. А все свои деньги он оставил жрецам, чтобы те потом богам за него молились, свечи жгли и всяких козлов в жертву приносили. Раньше такое бывало. Ну, знаешь, живет такой тип, только и забот что нажраться, девчонку завалить да морду кому-нибудь набить, а как увидит, что старик Мрачный Жнец уже на него свою косу точит, так сразу в благообразного и праведного превращается. Деньги жрецам платит, чтобы те быстренько привели в порядок его душу и довели до сведения богов, каким замечательным парнем он был.
— Гаспод! — не выдержал Виктор.
— Что?
— Ты же раньше в цирке выступал. Откуда тебе все это известно?
— Знаешь, красивая мордашка — это еще не все.
— Это у тебя-то мордашка?
Пес пожал плечами.
— У собаки есть еще глаза и уши, — сказал он. — Знал бы ты, что порой говорят и делают при собаках. Когда я был обычным псом, я, конечно, ничего не понимал. Но сейчас все изменилось.
Виктор снова уставился на страницу. Повсюду мелькала эта фигура, действительно напоминавшая, если посмотреть прищурясь, статую рыцаря, сложившего руки на мече.
— Знаешь, этот рисунок может означать что угодно, — сказал он. — Пиктография не такая простая штука. В ней все зависит от контекста. — Он мучительно вспоминал страницы книг, виденных им прежде. — Вот, скажем… в агатском языке стоящие рядом значки «женщина» и «рабыня» вместе дают понятие «жена»…
Он еще пристальнее вгляделся в крохотного мертвеца. И в самом деле: мертвец этот — окажись он в конце концов «спящим человеком», или же «стоящим человеком, сложившим руки на мече»; невозможно было ручаться за точный смысл, имея дело с изображением до такой степени условным, — мертвец этот зачастую встречался рядом с другим значком. Виктор пробежал пальцами по пиктограммам.
— Вот, погляди, — сказал он. — Человеческая фигурка — это, должно быть, составная часть какого-то слова… Замечаешь? Она всегда ставится с правой стороны от другой картинки, которая немного напоминает… немного напоминает ворота. Поэтому может оказаться, что вся пиктограмма означает… — он чуть помешкал, — означает человека, поставленного у ворот…
— То есть привратника! — осенило его спустя мгновение.
Он развернул книгу под углом.
— А может, имелся в виду какой-нибудь старый король, — произнес Гаспод. — Или, предположим, «человек, вооруженный мечом и находящийся в темнице». Тоже подходит. А может, это означает: осторожно, за воротами злой и вооруженный человек. Это может означать все что хочешь.
Виктор продолжал изучать значки.
— Забавная вещь, — промолвил он наконец. — Понимаешь, мне он не кажется… мертвым. Он как бы… не вполне жив. Словно ожидает, когда снова сможет стать живым. Человек с мечом, ждущий чего-то?
Виктор еще пристальнее вгляделся в изображение человечка. Разобрать черты лица было трудно, и все же его облик выглядел смутно знакомым.
— Слушай, — сказал Виктор, — а ведь он очень напоминает моего дядю Озрика…
Кликаклика. Клик.
Мембрана последний раз кликнула и остановилась. Поднялась буря оваций; в восторге затопали ступни, захлопали мешки из-под попзёрна.
Библиотекарь, восседавший в самом первом ряду «Одиоза», не сводил взгляда с опустевшего экрана. «Смерть в среде бархан» он смотрел уже четвертый раз за день — никому не хотелось испытывать судьбу и силой выдворять из зала трехсотфунтовую орангутанью тушу. Вокруг библиотекаря громоздились горы арахисовой скорлупы и завалы из бумажных пакетов.
Библиотекарь просто обожал клики. Они что-то трогали в его душе. Он даже начал писать роман, который, как он полагал, в будущем может быть положен в основу очень занимательной картинки[17].
Те, кому он этот роман показывал, отзывались о творчестве библиотекаря очень лестно — зачастую даже не прочитав ни строчки.
Однако данный клик вселял в него беспокойство. Библиотекарь просмотрел его от начала до конца четыре раза подряд, но беспокойство никуда не делось.
Он покинул три стула, на которых сидел во время просмотра и, опираясь на костяшки пальцев, поковылял по проходу в будку, где в эту минуту Безам перематывал бобину.
Дверь открылась, и Безам прервал работу.
— А ну, пошли… — проговорил было он, но расплылся в приторной улыбке. — Мое почтение, господин. Не правда ли, славный клик? Мы с минуты на минуту снова начнем крутить его, так что… Эй! Эй!
Выдрав из ящика для показа картинок объемный моток мембраны, библиотекарь принялся просматривать ее на свет, пропуская кадры между мохнатыми пальцами. Безам предпринял попытку вернуть похищенное, но огромная пятерня надежно усадила его на пол. Ему оставалось лишь смотреть, как сверху на него падают петли клика.
Наконец огромный орангутан довольно рыкнул, зажал обеими лапами один из участков мембраны и быстро изъял нужный момент. После этого библиотекарь поднял оторопевшего Безама с пола, стряхнул с него пыль, погладил по голове, сунул остатки клика в его онемевшие руки и, сжимая в одной лапе несколько кусков мембраны, стремительно покинул будку.
Безам проводил его беспомощным взглядом.
— Ноги твоей здесь больше не будет! — завопил он, когда убедился, что орангутан находится вне пределов досягаемости любых воплей.
Взгляд его упал на два оборванных конца мембраны.
Вообще-то такие обрывы были для Безама не в новинку. Не раз и не два доводилось ему в лихорадочном волнении орудовать ножницами и клеем, в то время как публика бодро топала ногами и швырялась в экран орешками, ножами и ручными топориками.
Он освободился от клубков мембраны, нашел ножницы, вынул из ящичка клей. К счастью, — как это выяснилось, когда он поднес обе разъединенные части к лампе, — библиотекарь уволок не самый интересный кусок клика. Странно, но факт. Безам мог бы поклясться, что орангутан изымет тот кусок, где исполнительница женской роли показывается в наиболее дразнящем облачении, или, скажем, какую-нибудь из боевых сцен. Но библиотекарю зачем-то понадобился тот фрагмент, где Сыновья, спускаясь с гор, несутся друг за другом на абсолютно одинаковых верблюдах.
— Не пойму, и зачем ему это… — пробормотал Безам, отвинчивая крышечку с пузырька с клеем. — Одни скалы, и больше ничего.
Виктор и Гаспод поднялись на гребень песчаных дюн, окаймлявших взморье.
