Нечто, заключенное в горе. Вот откуда надвигается опасность.
Но самая близкая опасность заключалась в том, что он мог в любую минуту уснуть.
Виктор откинулся на спинку стула и крепко задумался. «Начать надо с другого: каким образом я собираюсь будить лунатика? Если я ничего не путаю, подобное пробуждение считается крайне опасным».
Ему приходилось слышать истории о людях, которые участвовали в сновидении, посвященном их собственной казни; и когда кто-то неосторожно трогал их за плечо, желая разбудить спящего, голова такого человека падала с плеч… Правда, в таких случаях никогда не уточнялось, посредством каких источников становилось известно содержание сна умершего. Впрочем, можно предположить, что источником этим служило привидение, которое потом возвращалось в мир живых и являлось к изголовью кровати рассказчика, где и совершало страшное признание.
Виктор чуть переместил центр тяжести. Стул отозвался тяжким кряканьем. Ну разве что вытянуть одну ногу вот так, чтобы она легла на край кровати, тогда, может, даже если он уснет, она не сможет пройти мимо, не разбудив его.
Забавно… В течение многих недель он целыми днями держал ее в своих объятиях, отважно сражался с ее невообразимыми недругами, которых обычно воплощал Морри, потом целовал ее и в финале почти всегда мчался с ней верхом в сторону заката, туда, где они проживут в счастии и экстазе до конца дней своих. Едва ли нашелся бы хоть один зритель из тех, кто посмотрел клик с их участием и кто поверил бы, что он, Виктор, оказавшись в спальне своей партнерши, провел всю ночь на усеянном занозами стуле. Он и сам в это не верил. Да, в кликах такую историю не встретишь. Клики — это сплошь рассказы о Страстной Любви в Охваченном Безумием Мире. И если бы это был клик, Виктор бы не сидел здесь в темноте, на этом крайне неудобном стуле. Он бы… В общем, он бы не сидел в темноте на крайне неудобном стуле — это уж точно.
Казначей запер за собой дверь кабинета. Мера была нелишней, аркканцлер полагал, что традиционный стук в дверь — это еще одна мирская условность, с которой надо всячески бороться.
Во всяком случае, этот кошмарный человек, по-видимому, понемногу теряет интерес к ресографу — или как там его называл Риктор? У казначея был жуткий день, он занимался обычными университетскими делами, поминутно вспоминая о документе, что был спрятан у него в кабинете.
Казначей извлек бумаги из-под ковра, наставил на них лампу и погрузился в чтение.
Он не тешил себя надеждой. Поскольку знал, что ничего не смыслит в механике. Вскоре он безнадежно запутался в осях вращения, октироновых маятниках и нагнетаемом через мехи воздухе.
Он начал заново с абзаца, гласящего: «Если же нарушения в фактуре реальности приводят к образованию ряби, распространяющейся из эпицентра, то маятник начнет раскачиваться, уплотняя тем самым в соответствующих мехах воздух, что приводит к выделению ближним к эпицентру декоративным слоном небольшого свинцового шарика в сосуд. Таким образом, направление нарушений…»
…Уамм… уамм…
Слышно было даже здесь, в кабинете! Совсем недавно вазу обложили очередным слоем мешков с песком. Передвигать ее куда бы то ни было никто не осмеливался. Казначей изо всех сил пытался сосредоточиться на чтении.
«…Может быть определено при подсчете количества и силы…»
УАММ… УАММ.
Казначей невольно задержал дыхание.
«…Выброшенных пулек, и руководствоваться здесь нужно следующими совершенными мною расчетами…»
Плюм.
«…В случаях особо серьезных нарушений реальности устройство будет выпускать до двух пулек…»
Плюм.
«…Выброшенных на расстояние в несколько дюймов…»
Плюм.
«…В течение…»
Плюм.
«…Периода…»
Плюм.
«…Длительностью в…»
Плюм.
«…Один…»
Плюм.
«…Месяц».
Плюм.
Вынырнув из сна, Гаспод поспешно принял стойку, которую, как он надеялся, можно было бы принять за боевую.
Откуда-то доносились крики, крики очень вежливые и сдержанные. Такое впечатление, что кто-то взывал о помощи, но одновременно не хотел никого особенно тревожить.
Гаспод живо взлетел вверх по лестнице. Дверь была чуть приоткрыта. Просунув голову, пес увеличил зазор.
Виктор лежал на спине. Он был привязан к стулу. Гаспод, усевшись на задние лапы, взирал на своего друга с выжидательным выражением, словно ожидая от него дальнейших шагов.
— Ну, как тут? — проговорил он чуть погодя.
— Долго ты еще будешь сидеть как идиот?! Развяжи меня! — прорычал Виктор.
— Может, я и идиот, только к стулу привязали кое-кого другого, — невозмутимо откликнулся Гаспод. — Она ка-ак прыгнет на тебя, да?
— Наверное, я задремал на пару минут… — ответил Виктор.
— И этой пары минут ей хватило, чтобы подняться, разорвать на полосы простыню и привязать тебя к стулу, — заметил Гаспод.
— Ну хватит, хватит! Ты можешь разодрать эти узлы? Сделай же что- нибудь!
— Моими-то зубами?! Я, пожалуй, кого-нибудь позову на помощь… — ухмыльнулся пес.
— Э-э… По-моему, это не самый удач…
— Не беспокойся. Вернусь сию минуту, — сказал Гаспод, быстро выскакивая в дверь.
— А как ты объяснишь… — крикнул ему вослед Виктор, но пес уже спустился по лестнице и теперь пробирался иноходью по лабиринту дворов и улочек на задворках студии «Мышиный Век Пикчерз».
Наконец, он оказался у высокой изгороди. Послышалось негромкое клацанье цепи.
— Лэдди? — сипло позвал он. Восторженный, заливистый лай:
— Молодец Лэдди! Хороший мальчик!
— Да уж… — пробурчал Гаспод со вздохом. Неужели с ним тоже такое бывало? Слава богам, он этого не помнит.
