разумная составляющая его головного мозга сумеет подтвердить это. — Голоса либо слышны, либо нет, а возникать они не могут! Послушай, мы оба с тобой смертельно устали. И в этом все дело. Во-первых, мы работали как заведенные, потом… гм… толком не выспались, так что ничего удивительного, что мы видим и слышим то, чего на самом деле нет.
— Ага, значит, ты видишь что-то, чего на самом деле нет? — торжествующе воскликнула Джинджер. — И перестань говорить со мной таким спокойным, урезонивающим тоном! Терпеть не могу людей, которые все такие спокойные, разумные…
— Ну что, голубки, опять ссоритесь?
Виктор и Джинджер поджали губы. Достабль вскарабкался на противоположное сиденье и уставился на них с откровенным любованием. Следом в экипаж влез Солл. С грохотом захлопнулась дверца, и кучер отправился к козлам.
— На полпути сделаем остановку, перекусим, — сказал Достабль, когда экипаж тронулся.
Внезапно смутившись, он с подозрительным видом шмыгнул носом.
— А это что еще за запах? — спросил он.
— Боюсь, он исходит от моей собаки, которая лежит под твоим сиденьем, — сказал Виктор.
— Она что, болеет?
— Так уж случилось, что по-другому она не пахнет.
— А что тебе мешает взять эту псину и хорошенько ее выстирать?
— А что мне мешает хорошенько цапнуть тебя за ногу? — последовал еле слышный ответ из-под сиденья.
Тем временем над Голывудом сгущался туман.
Плакаты «Поднятых ураганом», развешанные за последние несколько дней по всему Анк-Морпорку, успели создать вокруг картины настоящий ажиотаж.
В определенный день и в определенный час эти плакаты добрались до Университета. Один из них был приколот к зловонному, напоминающему формой книгу шалашу, который библиотекарь называл своим «домом»[23]. Прочие плакаты негласно распространялись среди самих волшебников.
Художник сотворил небольшой шедевр. Джинджер в объятиях Виктора на фоне охваченного пожарищем города была изображена столь ловко, что являла миру обзор всего, чем наделила ее природа, и даже того, чем она ее никогда не наделяла.
Эффект, который плакаты произвели на волшебников, не мог присниться Достаблю даже в самых дерзких снах. В Магической зале плакат переходил из рук в руки. Причем руки тряслись так, словно держали нечто невероятно драгоценное.
— У девчонки все на месте, — промямлил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
То был один из самых упитанных волшебников Университета; плоть его была столь обильна, что, казалось, пребывает в полном согласии с наименованием его должности. Когда он сидел, его зачастую путали с мягким огромным креслом. Многие с трудом подавляли в себе желание пошарить в складках его телес в поисках затерявшейся мелочи.
— На каком месте, господин завкафедрой? — спросил у него другой волшебник.
— Сам знаешь. Все на месте. Уф! Просто ягодка! Присутствующие взирали на него с вежливым любопытством, по-видимому затаив надежду на какое-нибудь сногсшибательное продолжение.
— Ну вы даете! — проговорил заведующий кафедрой. — Неужели я должен все разжевывать?
— Господин заведующий кафедрой, должно быть, толкует о чувственной притягательности красотки, — пояснил профессор современного руносложения. — Маняще колышутся нежные перси, нежно подрагивает объемный торс — словом, запретные плоды желания, которые…
Сидящие слева и справа от него волшебники потихоньку начали отодвигаться от своего соседа.
— Опять секс! — вскричал декан факультета пентаклей и пентаграмм, прерывая профессора на полувздохе. — Последнее время только и слышишь об этом сексе. Один разврат.
— Ну, не знаю… — с тоской в голосе протянул профессор современного руносложения.
Тут очнулся растревоженный шумом старик Ветром Сдумс, до сей минуты мирно дремавший в своем кресле у камина. В камине Магической залы всегда пылали дрова независимо от времени года.
— Как-как? — спросил старик. Декан нагнулся к самому его уху.
— Я говорил, — сказал он, — что в наше время мы понятия не имели, что означает слово «секс».
— А-а. Очень верно, очень верно! — пробормотал Сдумс, устремляя задумчивый взор к пылающим углям. — Кстати, не помните, нам таки удалось узнать, что оно означает?
Минуту-другую никто не решался нарушить паузу.
— А я все равно утверждаю, что очень хорошенькая фигурка! — с упрямством, достойным лучшего применения, проговорил профессор.
— Скорее всего, ее рисовали по частям. Собрали сразу из нескольких «фигурок»… — цинично заметил декан.
Неверный, блуждающий взор Сдумса остановился на плакате.
— А кто этот юноша? — внезапно спросил он.
— Какой юноша? — в один голос спросили несколько волшебников.
— Тот юноша, который изображен в средней части этой работы, — ответил Сдумс. — Он держит на руках эту особу…
Волшебники присмотрелись к плакату.
— А, этот… — рассеянно промолвил заведующий кафедрой.
— Знаете… у меня… м-м… такое чувство, будто я его где-то видел, — проговорил Сдумс.
— Мой любезный Сдумс, только не пытайся убедить нас, будто ты тайком посещаешь сеансы движущихся картинок! — сказал декан, с улыбкой поглядывая на присутствующих. — Все мы знаем, какому осквернению подвергает себя волшебник, благоволящий мирским утехам. Аркканцлер бы очень разозлился.
— Как-как? — проговорил Сдумс, поднося ладонь к уху.
— А знаешь, после того, как ты об этом сказал, мне тоже кажется, что я его где-то видел, — сказал декан, вглядываясь в изображение на плакате.
Профессор современного руносложения склонил голову набок и вдруг воскликнул:
— Так ведь это же наш старый друг Виктор!
— М-мм… Прости? — сказал Сдумс.
— Точно, что-то общее у них есть, — проговорил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. — И усики у него такие же ощипанные…
— О ком вы говорите? — прислушался Сдумс.
— Так ведь он же обучался в нашем Университете. Получил прекрасное образование. Что заставило его волочиться за юбками?
— Постойте, — сказал заведующий кафедрой. — Это действительно Виктор. Только не наш. Тут говорится, что это — Виктор Мараскино.
