И говорить волшебных слов не надо. Вася тоже пытается разгадать загадку. Наш мальчик – и он не один такой – заходит и выходит в двери боком, спиной, медленно, бегом. А они все равно открываются. Васин папа, который всего автоматического боится приблизительно так же, как беременных женщин, где-то на пятый Васин проход срывается и кричит «нельзя» и «хватит». Он просто боится, что двери заклинит именно на Васе. В принципе правильно боится.
Следующий этап – тележка. Не во всех супермаркетах есть продуктовые тележки в форме машинки или просто с приделанным рулем. Никакой головной боли. Но в тележках ведь есть такая специальная полочка – я честно не знаю, для чего она. То ли для сумки, то ли для быстро бьющихся продуктов.
Вася требует, чтобы его посадили в тележку. Когда он был маленький, еще ничего. Но когда он уже большой и в зимнем комбинезоне, то сложно – ноги между железными прутьями не пролезают. Мой муж с усилием впихивает ребенка в полочку и катит тележку к книжно-газетному отделу. Вася с высоты высматривает что-нибудь интересное и требует его из тележки вытащить. В этот момент обнаруживается, что ребенок в одном сапоге. Второй потеряли, когда запихивались. Я бегу искать, по дороге набирая в руки соки-воды, чтобы не терять время.
Я, кстати, помню, как тоже просила у мамы покататься на тележке. Сейчас ребенка хоть внутрь посади и продуктами сверху завали – никто слова не скажет. А тогда нельзя было. Но мама все равно сажала меня на полочку. А уборщица на нее кричала и требовала, чтобы мама ей ответила, кто после меня тележку отмывать будет.
– Люди сюда хлеб ложат, а вы ребенка попой сажаете! – возмущалась уборщица. – А с виду вроде интеллигентная женщина.
Я с найденным сапогом возвращаюсь, когда все довольны – муж углубился в свежую прессу, Вася размахивает разукрашкой. Мужа я обычно оставляю стоять там, где стоял – пусть читает, главное, чтобы не мешал, – и толкаю тележку с ребенком дальше. Колбаса, мука, сахар, сыр, макароны, туалетная бумага, стиральный порошок, зубная паста… В тот момент, когда я упираюсь в пол ногами и с усилием, на выдохе, толкаю уже полную тележку, обычно звонит мой мобильный. Моя сумка лежит на дне тележки под продуктами. Я ее вытаскиваю, роюсь в поисках телефона, чтобы услышать:
– Вы где? Я вас потерял.
Поворачиваюсь, вижу его спину и ласково говорю:
– Повернись, мы за твоей спиной.
Муж начинает крутиться по сторонам и кричит в трубку:
– Где?
Пока мы выясняем, кто где стоит, Вася обычно успевает сгрести с полочки и бросить в тележку шоколадное яйцо, чупа-чупс, жвачку и батарейки. Вернуть назад батарейки не разрешает. Зачем они ему?
На ленту перед кассой содержимое тележки выкладывает Вася. Ему нравится, как продукты подъезжают к кассирше. Это очень-очень долго. Я успеваю добежать до аптечного киоска и обратно. Когда возвращаюсь, муж демонстрирует два собранных пакета. Колбаса с кремом для обуви в одном.
Пакеты мы дружно загружаем в машину. Муж с Васей помогают. Приезжаем домой. Они выходят, а я ползаю по салону, собирая с грязных автомобильных ковриков вывалившиеся йогурты и сосиски.
Мой муж машину не водит. Вообще. И не хочет. Зато он знает все автомобильные развязки. Пришлось выучить. Я считаю, что ему со мной повезло. Вожу я хорошо – все-таки почти десятилетний стаж. Но вообще не ориентируюсь. Это можно назвать топографическим кретинизмом, но это правда какое-то заболевание мозга. Конечно, у меня есть «наезженные» пути. Но вот объехать пробку дворами для меня проблема. Ориентируюсь я главным образом по вывескам на магазинах. Если вывеску снимают, я звоню мужу и говорю, что потерялась. Он до сих пор не может мне объяснить, как устроена МКАД и почему у нее есть внутренняя сторона и внешняя. Зато я очень радуюсь, когда одна знакомая мне дорога выводит на другую знакомую.
Это ведь удивительно, что дороги между собой связаны.
Мне кажется, что я не виновата в том, что карта бумажная и дороги реальные для меня никак не связанные между собой вещи. Это меня в детстве напугали.
В нашей школе физрук Евгений Иванович однажды решил повести нас в поход. Недалеко. В подмосковный заповедник. И там устроить «Зарницу». Евгений Иванович пообещал, что тот, кто пойдет в поход, не будет сдавать на нормы ГТО прыжки в длину. Прыгать я не умела – весь копчик себе отбила. Потому что допрыгивала только до деревянной доски, лежащей на границе с песочной ямой.
В походе физрук разделил нас на две команды. Я попала, по-моему, в команду «Сталкер» – Евгений Иванович, как я теперь понимаю, был не простой физрук, а «продвинутый». Выдал нам компас, карту и велел идти за флагом. Моя команда меня потеряла. Точнее, бросила. Я отошла всего на минутку подальше в лес по нужде, а когда вернулась под сосну, никого уже не было. Испугалась, честно. Стояла и не знала, что делать. Потом покричала: «Ау!» Позвала: «Евгений Иванови-и-и-ч!» Никого. Тогда-то я и поняла, что в этой жизни можно рассчитывать только на себя.
Ближе к вечеру я нашла своих. Эти гады как ни в чем не бывало стояли вокруг костра и варили кашу в котелке. Отряд не заметил потери бойца. Евгений Иванович сидел под елкой довольный, щурился от дыма и прихлебывал из фляжки. Явно не воду.
– Ой, а что это за девочка из лесу к нам пришла? – увидев меня, спросил физрук. Юморист хренов. – Машенька, ты что, у медведей была?
Мои одноклассники дружно заржали. Я стояла грязная, лохматая, в порванной куртке…
Окончательно верить людям я перестала после того, как Евгений Иванович заставил меня сдавать прыжки. В «Зарнице»-то я не участвовала, флаг не искала, а по лесу шлялась.
Плюхаясь на доску копчиком, я слышала, как физрук говорит: «Хороша Маша, да не наша», – что означало заход на очередную попытку.
Практическая польза от моего заболевания тоже есть. Я, например, не смогу уехать «налево». Потому что не доеду и сначала спрошу у мужа, где это «лево» находится. Так что мои отношения с ориентированием на местности – залог нашего счастливого брака. Сначала, в первые годы совместной жизни, муж мне не верил. А я на него злилась. Потому что тогда он знал только пешеходную Москву и требовал, чтобы я повернула туда, где можно пройти, но нельзя проехать. А сколько раз он, швырнув картой в лобовое стекло, выходил прямо на светофоре! Сейчас мы приспособились друг к другу. Муж не закрывает мне газетой правое зеркало, а читает, сложив ее в прямоугольник. Мне он объясняет дорогу понятными мне словами. Например: «Доедешь до института, там мимо Вернадского загса и налево». Все понятно – в институте этом я училась, в загсе мы расписывались. Правда, мы все равно ругаемся, если оказываемся в незнакомом мужу районе. Он сидит с картой в руках, я спрашиваю, куда ехать.
– Не знаю, – говорит муж.
– А кто знает? – Я-то тем более не знаю.
Еще меня удивляет мужская солидарность. Я, например, высовываюсь, чтобы спросить у местного мужчины дорогу, а этот мужчина начинает объяснять не мне, а мужу. Всегда так.
Или если я еду с мужем с вечернего мероприятия, то меня обязательно остановят и попросят дунуть в трубочку. Мужу, главное, хорошо – он пьяный и довольный, а я, трезвая и злая, в трубку дую.
Я не блондинка. Брюнетка. Но женщина за рулем – по определению блондинка.
Сворачивала я тут на главную дорогу. Пропускала. Сзади меня пнул мужик на «Ладе». Не сильно, но все равно страшно и обидно. Сдал назад, объехал, продолжая разговаривать по мобильному. Я ошалело смотрела на него и на милиционера, на чьих глазах мужик меня пинал. Мужик остановился, подошел, сунул мне в окно тысячу рублей.
– Больше нет. Там слегка покоцано, – сказал он.
Я продолжала стоять, мигая аварийкой. Медленно подошел милиционер – я создала пробку на выезде на правительственную трассу. Увидел штуку в руках мужика и сказал, обращаясь ко мне:
– Вы разъезжаетесь.
Не вопрос задал, а констатировал. Я взяла деньги и поехала. Доехав до дома, расплакалась. Машину было не жалко. К ней я отношусь, как к сапогам. На сапогах тоже отлетают набойки и появляются царапины. Жалко было себя. Дура.
Тысяча эта как пришла, так и ушла. Круговорот денег на дороге. Я проехала под появившийся
