Ведьмы за границей

местах, как Орлея. Тем более что в придачу к должности выдают красивый, модный мундир – голубые панталоны, красный китель – и высокую черную шапку с кокардой.

– Но я… я не умею свистеть, – дрожащим голосом пробормотал старичок. – Я… я не знал, что это обязательно…

– Но ты же игрушечных дел мастер, – заметил дюк. – А игрушечных дел мастера целыми днями что-нибудь насвистывают и поют.

Он взглянул на Лилит. Та кивнула.

– Я не знаю ни одной… песни, – заикаясь, пролепетал игрушечных дел мастер. – Меня никогда не учили п-п-еть. Только делать игрушки. Я очень долго был подмастерьем. Целых семь лет, и только потом сам стал мастером. Ну там рубанок, молоток, но…

– А еще здесь говорится, – произнес дюк, правдоподобно делая вид, будто читает лежащий перед ним перечень обвинений, – что ты не рассказываешь детям сказки.

– Мне никогда ничего не говорили насчет… с-сказок, – оправдывался мастер. – Послушайте, я делаю игрушки. Игрушки. Больше я ничего не умею. Игрушки. Хорошие и – игрушки. Я всего лишь игрушечных дел м-мастер…

– Какой же из тебя игрушечных дел мастер, если ты не рассказываешь детям сказки? – подаваясь вперед, вопросила Лилит.

Игрушечных дел мастер взглянул на ее закрытое вуалью лицо.

– Я просто ни одной не знаю, – пожал плечами он.

– Как? Не знаешь ни одной сказки?!

– Зато я могу р-рассказать им, как делать игрушки, – прошептал старичок.

Лилит откинулась на спинку кресла. Разглядеть выражение ее лица под вуалью было невозможно.

– Думаю, будет справедливо и правильно, – сказала она, – если Народная Стража сейчас отведет тебя туда, где ты наверняка научишься петь. А через некоторое время, возможно, и свистеть. Разве это не здорово?

Подземные казематы старого барона наводили ужас. Лилит велела отремонтировать их и заново обставить. Множеством зеркал.

Когда аудиенция закончилась, одна из присутствовавших на ней женщин выскользнула наружу через дворцовую кухню. Стражники у боковой калитки даже не пытались задержать ее. Слишком уж важную роль сыграла эта женщина в их маленьких ограниченных жизнях.

– Здравствуйте, тетушка Приятка. Она остановилась, полезла в корзинку и вытащила пару жареных куриных ножек.

– Попробуйте-ка мой новый ореховый соус, – сказала она. – Буду счастлива услышать ваше мнение, ребята.

Они с благодарностью взяли по ножке. Тетушку Приятку любили все. Она такое умела делать с курами, что птицы, наверное, почитали за великую честь очутиться на ее разделочной доске.

– А сейчас вот решила сходить купить кой-каких приправ, – сообщила она.

Стражники некоторое время смотрели, как тетушка Приятка, похожая на толстую целеустремленную стрелу, быстро удаляется в направлении городского рынка, расположенного на берегу реки. Затем принялись за куриные ножки.

Тетушка Приятка шествовала между рядами рыночных прилавков, причем изо всех сил старалась именно шествовать. Даже в Орлее встречались люди, готовые при первом же удобном случае доложить о тебе кому следует. Особенно в Орлее. Она была поварихой, а поварихе полагается шествовать. И тетушка Приятка всегда старалась оставаться толстой, ну а веселым нравом она, к счастью, обладала и так, от природы. Еще она тщательно следила за тем, чтобы руки у нее всегда были в муке. Если же она чувствовала на себе чей-нибудь подозрительный взгляд, то отпускала что-нибудь вроде: «Батюшки-светы!». И пока все проходило удачно.

Она поискала взглядом нужную вывеску. И наконец нашла. Навес над прилавком, что был заставлен клетками с курами, гусями, индюками и прочей домашней птицей, поддерживал столб, и на столбе этом сидел черный петух. Значит, колдунья вуду на месте.

Стоило взгляду тетушки Приятки упасть на петуха, как тот тоже повернул голову и в ответ уставился на нее.

Чуть в стороне от остальных лотков расположилась небольшая палатка, ничем не отличающаяся от своих товарок. Перед ней на огне булькал котел. Возле котла высилась стопка мисок и лежал черпак, а рядом с ними стояла тарелочка, в которой поблескивали монеты. Монет было довольно много – за варево госпожи Гоголь люди платили столько, сколько считали нужным, и тарелочка едва вмещала все, что в нее кидали.

Густая жидкость в котле была неаппетитного бурого цвета. Тетушка Приятка налила в миску немного похлебки и стала ждать. Госпожа Гоголь обладала определенными талантами.

Через некоторое время из палатки донесся голос:

– Ну, тетушка Приятка, что новенького?

– Она упекла игрушечных дел мастера, – ответила тетушка Приятка, ни к кому конкретно не обращаясь. – А вчера посадили старого Деверо, хозяина гостиницы. За то, что он слишком худой и у него недостаточно красное лицо. Итого, за этот месяц уже четверо.

– Входи, тетушка Приятка.

В палатке было темно и душно. Здесь горел еще один очаг, над которым висел еще один котел. Госпожа Гоголь, склонившись над ним, помешивала содержимое. Жестом она указала гостье на лежащие рядом мехи.

– Раздуй немного пламя, и посмотрим, что там к чему, – сказала она.

Тетушка Приятка повиновалась. Сама она волшебством не пользовалась, ну разве что подрумянить пирог или чтоб тесто поскорее поднялось, но волшебство других она уважала. Особенно волшебство таких людей, как госпожа Гоголь.

Угли раскалились добела. Густая жидкость в котле забурлила. Госпожа Гоголь вгляделась в пар.

– Госпожа Гоголь, а что ты делаешь? – тревожно спросила кухарка.

– Пытаюсь понять, что будет дальше, – ответила колдунья вуду. Ее голос стал гулким, как у медиума.

Тетушка Приятка, прищурившись, вгляделась в кипящее варево.

– Должно быть, кто-то будет есть креветочный суп? – наконец решила прийти на помощь она.

– Видишь эту часть гумбо? – спросила госпожа Гоголь. – И то, как наверх всплывают крабьи клешни?

– Уж на что на что, а на крабье мясо в супе ты никогда не скупилась, – поддержала ее госпожа Приятка.

– И видишь, в какой цвет окрашивают пузыри листья оку? А завихрения возле розовой луковицы заметила?

– Да! Да! Вижу! – воскликнула тетушка Приятка.

– А знаешь ли ты, что все это означает?

– Наверное, то, что суп получится просто отменный!

– Само собой, – добродушно согласилась госпожа Гоголь. – А еще это значит, что скоро появятся какие-то люди.

– Правда? И сколько?

Госпожа Гоголь зачерпнула ложкой немного кипящей похлебки и попробовала на вкус.

– Трое, – сообщила она и задумчиво облизала губы. – Все женщины.