их ожидало. Он ведь не сказал: «Клянусь богом! Какая священная война? Этот парень просто чокнулся. Какой-то миссионер-идиот сам напросился, чтобы его убили, еще кто-то там насочинял гору чуши касательно формы нашего мира – а мы начинаем войну?» В случае давления, под пытками, он всегда сможет заявить, что имел в виду примерно следующее: «Наконец-то! Ни в коем случае нельзя упустить возможность погибнуть славной смертью во имя Ома, единственного истинного Бога, который Насмерть Затопчет Безбожников Железными Копытами!» Хотя какая разница, что скажет на допросе какой-то генерал-иам; обвинение, предъявленное святой квизицией, весомее всех прочих доказательств – но по крайней мере один или два инквизитора могут засомневаться в собственной неоспоримой правоте.
– Вообще-то, за последнее столетие церковь стала куда менее воинственной, – ответил Друна, глядя на пустыню. – Больше внимания уделялось мирским проблемам империи.
Утверждение. Ни единственной щели, в которую можно было бы вставить расщепитель костей.
– Был Священный Поход против Крестьянитов, – сухо заметил Б'ей Реж. – А также Покорение Мельхиоритов. Затем состоялось Устранение лжепророка Зеба. И Наказание Пеплелиан, и была наложена Епитимья на…
– Но все это не более чем политика, – прервал его Друна.
– Гм-м. Да, пожалуй, ты прав.
– Хотя, конечно, никто не усомнится в мудрости войны во имя Великого Бога и с целью распространения веры в Него.
– Что ты, никто не усомнится, – подтвердил Б'ей Реж, которому частенько доводилось бродить по полю брани на следующий день после очередной битвы и который не понаслышке знал, как выглядит воистину славная победа.
Омниане строго-настрого запрещают употребление любых стимулирующих средств. И этот запрет кажется особенно строгим, когда ты отчаянно стараешься не заснуть, чтобы не видеть снов, которые обычно следуют за такими прогулками.
– Разве Великий Бог не заявил через пророка Бездона, что не существует более великой и почетной жертвы, нежели отдать жизнь во имя Господа?
– Именно так он и заявил, – согласился Б'ей Реж.
Тут генерал-иам не мог не припомнить, что все пятьдесят лет своего служения Господу, перед тем как тот Избрал его, Бездон безвылазно просидел в Цитадели. На него не нападали, размахивая мечами, визжащие враги. И он никогда не смотрел в глаза человеку, который желал бы ему смерти… впрочем, нет, церковь же встречается со своими прихожанами, вот только сделать эти простолюдины ничего не могут – в отличие от воинов-варваров.
– Умереть смертью храбрых во имя своей веры – это самая благородная смерть, которую только можно себе представить, – нараспев произнес Друна, словно читал слова по некой развернутой внутри головы бумажке.
– Так утверждают пророки, – тихо подтвердил Б'ей Реж.
Б'ей Реж знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Разумеется, Он сам избирает Своих пророков, хотя иногда создавалось впечатление, что помощь Господу не помешала бы. Или Он слишком занят, чтобы заниматься какой-то там отбраковкой, и служители церкви уже ему помогают? Во всяком случае, во время служб, проводимых в Великом Храме, все священнослужители постоянно о чем-то перешептывались, кидали друг на друга многозначительные взгляды и утвердительно кивали друг другу.
Определенно, вокруг молодого Ворбиса присутствует некое божественное свечение – как легко перейти с одной мысли на другую… Этот человек явно отмечен судьбой. «Или еще чем-то», – добавила крошечная часть Б'ей Режа, которая провела свою жизнь в палатках, в которую часто стреляли и которая участвовала в кровопролитных схватках, где могла быть убита как врагом, так и союзником. Этой части генерала-иама была уготовлена участь бесконечные вечности жариться в самых глубоких преисподних, но определенная практика выживания у нее уже была.
– Тебе известно, что я много путешествовал? Когда был моложе? – спросил он.
– Я частенько слышал твои крайне занимательные истории о путешествиях в варварские земли, – вежливо ответил Друна. – Особенно ты любишь рассказывать о колокольчиках.
– А я когда-нибудь рассказывал тебе о Коричневых островах?
– Это о тех, которые находятся за краем всего? – уточнил Друна. – Вроде что-то было. Хлеб там растет на деревьях, а девушки занимаются тем, что ищут в ракушках маленькие белые шарики. По твоим словам, они ныряют за этими своими ракушками без единой нитки…
– Не это главное. Я припомнил еще кое-что, – прервал его на самом интересном месте Б'ей Реж. Вспоминать было тоскливо, особенно здесь, в пустыне, под лиловым небом. – Там на море очень сильное волнение. Волны гораздо выше, чем на Круглом море, и люди выгребают ловить рыбу за прибой на странных деревянных досках. А когда им надо вернуться на берег, они поджидают волну, встают на нее, и она несет их прямо на берег.
– Честно говоря, мне больше понравился рассказ о молодых ныряльщицах, – признался Друна.
– Но иногда приходят очень большие волны, – Б'ей Реж словно не слышал его. – И все живое отступает перед ними. Единственный способ выжить, когда на тебя идет такая волна, – это оседлать ее. И я научился этому.
Друна заметил блеск в его глазах.
– Ах! – воскликнул он, согласно кивая. – Как мудро со стороны Великого Бога разместить на нашем пути столь поучительные примеры!
– Главное – правильно определить силу волны, – продолжал Б'ей Реж. – Потом ты вскакиваешь на доску и едешь.
– А что случается с теми, кто не смог вскочить на доску?
– Они тонут. Часто. Некоторые волны очень большие.
– Абсолютно естественное состояние волн, насколько мне известно.
Орел по-прежнему парил над холмами. Если он и понимал что-нибудь из разговора, то умело скрывал это.
– В языческих землях поджидает нас много опасностей. Кто знает, что спасет тебе жизнь?! – неожиданно бодро воскликнул Друна.
– Разумеется.
С башен, расставленных по всему периметру Цитадели, дьяконы монотонно доносили молитвы.
Брута должен был сидеть на занятиях. Впрочем, наставники иногда делали ему поблажки. В конце концов, он знал наизусть все до единой Книги Семикнижья, а также все гимны и молитвы – и все это благодаря своей бабушке. Вот и сегодня, возможно, наставники сочли, что он занимается общественно полезным трудом. Делает то, что другие делать не хотят.
Брута обработал мотыгой грядку бобов – просто так, для красоты. Тем временем Великий Бог Ом, временно утративший свое величие, закусил листиком салата.
«Всю жизнь, – думал Брута, вяло нарисовав знак священных рогов, – я считал, что Великий Бог Ом – это… огромная борода в небе, а если Он спускается на землю, то становится гигантским быком или львом… ну, или чем-то крупным. Чем-то, на что обычно смотришь снизу вверх».
Почему-то он не воспринимал черепашку. «Я так стараюсь… но ничего не получается. А когда эта рептилия говорит о семиархах как о лишившихся ума стариках, это похоже на сон…»
В субтропических лесах подсознания Бруты вылупилась и для пробы взмахнула крылышком бабочка сомнения, совершенно не сведущая, что гласит о такой ситуации теория хаоса…
