зал.
Гитара звенела как железная балка, которую в полночь уронили на пол в библиотечном зале. Из дальних углов возвращалось эхо, обогащенное дополнительными гармониками.
То был водопад звука, похожий на разрыв выпущенной в Ночь Всех Пустых ракеты, каждая падающая искра которой взрывается снова…
Пальцы юноши тронули струны, прозвучали еще три аккорда. Метатель топора опустил руку. Это была музыка, которая не только сбежала, но ограбила по пути банк. Это была музыка с засученными рукавами и расстегнутым воротником, она улыбалась, поднимала приветственно шляпу и крала у вас бумажник.
Это была музыка, которая проникает сразу в ноги, не нанося визита господину Мозгу.
Тролль поднял молотки, тупо посмотрел на камни и начал отбивать ритм. Гном сделал глубокий вдох и извлек из трубы глубокий трепещущий звук.
Люди застучали ладонями по столам. Орангутан окаменел с восторженной улыбкой, словно банан застрял у него поперек рта.
Сьюзен посмотрела на часы, от которых зависела жизнь юноши.
В верхней колбе совсем не осталось песка, но там мерцало что-то синее.
Сьюзен почувствовала, как острые когтистые лапки пробежали по ее спине и вцепились в плечо.
Смерть Крыс тоже взглянул на часы.
– ПИСК, – сказал он очень тихо.
Сьюзен еще не вполне овладела языком крыс, но тем не менее поняла, что это был крысиный вариант «ого».
Пальцы юноши танцевали по струнам, но рождающийся звук не имел ничего общего с тем, как звучит лютня или арфа. Гитара визжала, будто ангел, который вдруг понял, почему он оказался не на той стороне. На струнах плясали искры.
Дион стоял с закрытыми глазами и прижимал к себе гитару, как солдат, исполнивший команду «на грудь!». Было непонятно, кто на ком играет.
Но музыка по-прежнему заливала зал.
На библиотекаре вся шерсть встала дыбом, и на конце каждого волоска сверкала яркая искорка.
Музыка заставляла пинать стены и подниматься в небо по огненным ступеням. Заставляла вывернуть на максимум все ручки, щелкнуть всеми выключателями, вставить пальцы в розетку вселенной и посмотреть, что будет дальше. Она заставляла выкрасить стены спальни в черный цвет и развесить на них плакаты.
Ритмичный гул музыки проходил сквозь дрожащее тело библиотекаря и заземлялся.
Волшебники, сидевшие в углу, наблюдали за происходящим с широко раскрытыми ртами.
А ритм шагал по залу от тела к телу, пощелкивая пальцами и презрительно скривив губы.
Прошел час.
Библиотекарь, опираясь на костяшки пальцев, трусил сквозь утренний мелкий дождик, а голова его по-прежнему разрывалась от музыки.
Он добежал до лужаек Незримого Университета и направился в Главный зал, размахивая над головой руками и с трудом сохраняя равновесие.
А потом он замер.
Лунный свет, проникавший в зал сквозь огромные окна, освещал то, что аркканцлер всегда называл «нашим могучим органом» – к величайшему смущению остальных профессоров.
Несколько ярусов труб занимали всю стену. В полумраке они выглядели как колонны, а еще напоминали сталагмиты, выросшие в какой-то чудовищно древней пещере. Пульт органиста с тремя гигантскими клавиатурами и сотнями кнопок для специальных звуковых эффектов почти терялся среди всего этого величия.
Орган использовали нечасто, только во время важных городских событий или Волшебных вечерин[9].
Однако библиотекарь, ответственный за качание органных мехов, считал, что инструмент способен на большее.
Взрослый орангутан весьма смахивает на дружелюбную кучу старых ковриков, но вместе с тем он обладает силой, которая легко заставит человека той же весовой категории наесться такими ковриками до отвала. Заметив, что рычаг раскалился чуть ли не докрасна, а воздушные резервуары начали попукивать и посвистывать через отверстия для заклепок, библиотекарь перестал качать мехи и одним движением перелетел в кресло органиста.
Все сооружение тихонько гудело от огромного, едва сдерживаемого давления.
Библиотекарь сцепил пальцы и хрустнул костяшками, что прозвучало достаточно впечатляюще, особенно если учесть количество суставов на пальцах орангутана.
Он поднял руки.
Замер.
Опустил руки и до отказа выдвинул регистры «Гласа Человеческого», «Гласа Божьего» и «Гласа Дьявольского».
Стон органа стал более настойчивым.
Он поднял руки.
Замер.
Опустил руки и до отказа выдвинул все остальные регистры, включая двенадцать ручек, помеченных вопросительным знаком, и две с истершимися надписями на разных языках, предупреждавшими о том, что трогать эти ручки ни в коем случае нельзя, никогда, ни при каких обстоятельствах.
Он поднял руки.
Ноги он поднял тоже и расположил их над некоторыми самыми опасными педалями.
Закрыл глаза.
Посидел немного в задумчивой тишине, как пилот-испытатель на звездном корабле «Мелодия», готовый наконец вскрыть конверт с заданием.
Позволил вызывающему дрожь воспоминанию о музыке заполнить голову, пробежать по рукам до кончиков пальцев. И его руки опустились.
– Что это было? Что случилось? – твердил Дион.
Возбуждение до сих пор щекотало его босые ступни и носилось вверх-вниз по позвоночнику.
Они сидели в крошечной тесной конурке, расположенной позади
