впереди и сзади. Сделав несколько шагов, он остановился и сложил руки.
— Эй, вы, что здесь творится? — крикнул он.
Послышался шепот. И он был готов к тому, что случится дальше. Когда с вершины полетел камень, он поймал его обеими руками.
— Это был простой вопрос, — произнес он. — Ну же!
С другой стороны опять зашептались. Он четко расслышал «… это сержант со вчерашней…» и какой-то спор. Потом голос крикнул:
— Смерть Фашистским Угнетателям!
На этот раз спор был еще более громким. Он услышал слова «ох, ну ладно», а потом:
— Смерть Фашистским Угнетателям, Исключая Присутствующих! Теперь все довольны?
Ваймс знал этот голос.
— Мистер Реджинальд Башмак? — спросил он.
— Я сожалею, что могу отдать лишь одну жизнь за улицу Китовой Кости! — выкрикнул голос откуда-то из-за платяного шкафа.
Если бы ты только знал, подумал Ваймс.
— Не думаю, что это так необходимо, — отозвался он. — Ну же, дамы и господа. Разве так нужно себя вести? Вы не можете брать… закон… в свои… руки… — И он запнулся.
Порой мозг не поспевает за ртом.
Он повернулся и взглянул на отряд, которому не нужно было никаких напоминаний о нерешительности действий. А потом опять посмотрел на баррикаду.
А где этот закон? Именно сейчас?
Чем он вообще занимается?
Работой, конечно. Той, что перед тобой. Он всегда делал ее. И закон всегда был… где-то там, но всегда рядом. Он всегда был в этом твердо уверен, и определенно это было тем, для чего и нужен значок.
Значок очень важен. Да. Он в форме щита. Для защиты. Во тьме длинных ночей он раздумывал над этим. Значок защищал тебя от зверя, потому что зверь таился во тьме его мыслей.
Он голыми руками убивал оборотней. Тогда он обезумел от ужаса, но зверь был где-то внутри и придавал ему силы…
Кто знает, какое зло может таиться в сердце человека? Коп, вот кто. Лет через десять ты полагал, что уже все повидал, но тени преподносили новые ужасы. Ты видел, насколько близко со зверем живет человек. И тогда понимал, что подобные Карцеру не были безумцами. Они были невероятно разумны. Просто у людей не было щита. Они смотрели на мир и понимали, что все правила не должны применяться к ним, только не по их желанию. Все глупые истории их не могли одурачить. Они держали зверя за лапу.
Но он, Сэм Ваймс, держался значка, кроме тех случаев, когда даже этого было недостаточно, и вместо этого он держался за бутылку…
И сейчас он чувствовал себя так, словно приложился к бутылке. Мир кружился. Где закон? Вот баррикада. Кого от чего она защищает? Городом правит безумец и его таинственные дружки, так где же закон?
Копам нравится говорить людям, что они не должны брать закон в свои руки, и они полагают, будто знают, что это означает. Они думали о нормальных временах и людях, которые брали в руки дубинку и решали разобраться с соседом из-за того, что его собака слишком часто делала кучу у их порога. Но в подобное время кому принадлежит закон? Если он не должен быть в руках людей, то, черт возьми, где тогда? У тех людей, что знают лучше? Но тогда вы получали Ветруна и его ребят, и насколько это лучше?
И что же будет дальше? Да, у него есть значок, но это не его значок, не совсем… и ему отдали приказ, но приказ был неверным… и у него были враги… и, возможно, не было будущего. Его больше не существовало. Не было ничего реального, никакой твердой земли под ногами, только Сэм Ваймс там, где его не должно быть…
Казалось, будто его тело, пытаясь бросить все силы, какие только возможно, на разборку перемешавшихся мыслей, высасывало эти силы из остального Ваймса. В глазах потемнело. Колени задрожали.
И не было ничего, кроме отчаяния.
И взрывов.
Хэвлок Ветинари вежливо постучал в окошко маленького кабинета внутри главных ворот Гильдии Убийц.
Дежурный вахтер поднял перегородку.
— Выхожу, мистер Бордов, — произнес убийца.
— Да, сэр, — отозвался Бордов, пододвигая к себе толстую книгу. — А куда мы сегодня идем, сэр?
— Просто разведать, мистер Бордов. Просто осмотреться.
— А, прошлым вечером, сэр, я говорил миссис Бордов, что вы лучше всех умеете осматриваться.
— Мы смотрим и учимся, мистер Бордов, смотрим и учимся, — кивнул Ветинари, расписываясь в книге и возвращая карандаш на его подставку. — А как ваш малыш?
— Благодарю, сэр, ему лучше, — ответил вахтер.
— Рад это слышать. О, вижу, достопочтимый Джон Кровистек вышел по делам. Во дворце?
— Ну, ну, сэр, — ухмыльнулся Бордов, грозя пальцем. — Вы же знаете, я не могу говорить об этом, даже если бы знал.
— Разумеется, нет. — Ветинари взглянул на старую латунную полочку на стене кабинета, где лежало несколько конвертов. Над полкой было написано «Действующие».
— Доброго вам дня, мистер Бордов.
— И вам, сэр. Хорошо, э, осмотреться.
Он смотрел, как молодой человек вышел на улицу. Потом Бордов направился в закуток, примыкающий к кабинету, чтобы поставить чайник.
Ему нравился юный Ветинари, тот был спокойным и усердным, и, стоит заметить, в определенных случаях, щедрым молодым человеком. Но несколько странноватым. Однажды Бордов наблюдал, как он стоял в фойе. Просто стоял, и все. Он даже не пытался скрыть себя. Через полчаса Бордов подошел к нему и спросил: «Могу я помочь вам, сэр?»
А Ветинари ответил: «Благодарю, мистер Бордов, но нет. Я просто приучаю себя стоять неподвижно».
И больше не было никакого разумного объяснения. И юноша, должно быть, ушел через какое-то время, потому что Бордов не помнил, что видел его еще раз в тот день.
Из кабинета донесся какой-то скрип, и он высунул голову из-за двери. Никого не было.
Когда он готовил чай, ему показалось, что в кабинете раздался шорох, и он вышел проверить. Интересно, подумал он позже. Кабинет был даже более пустым, чем, если бы, ну, там никого не было.
Он вернулся обратно в свое мягкое кресло в своем закутке и расслабился.
Конверт с надписью «Кровистек, Дж.» осторожно опустился обратно на латунную полочку.
Взрывов было много. По всей улице летали фейерверки. Гремели тамбурины, рог издавал неизвестные в природе аккорды, и из-за угла, кружась и танцуя, появились монахи,
