— Я Готовлю Ваш Ужин, Мистер Липовиг.
Темные исчадия ужаса запрыгали в свои параноидальные классики перед внутренним взором Мойста.
— Не могла бы ты, пожалуйста, опустить черпак и отойти от котла? — произнесла Адора Белль, неожиданно появившись около него.
— Я Готовлю Ужин Мистеру Липовигу, — сказала Глэдис с намеком на вызов. Бурлящие пузыри, как показалось Мойсту, стали больше.
— Да, и он выглядит почти готовым, — продолжила Адора Белль. — Так Что Я Бы Хотела Взглянуть На Него, Глэдис.
В ответ последовала тишина.
— Глэдис?
Одним движением голем передала ей черпак и отступила, полтонны живой глины двигалась легко и бесшумно, как дым.
Адора Белль осторожно подняла крышку и погрузила ковш в кипящую массу.
Что-то поскреблось о ботинок Мойста. Он посмотрел вниз в обеспокоенные рыбьи глаза мистера Непоседы.
Потом он вновь посмотрел на то, что поднималось из котла, и понял, что с тех пор, как он в последний раз вдыхал, прошло по крайней мере тридцать секунд.
Вошла, суетясь, Пегги.
— О, вот ты где, непослушный мальчик! — воскликнула она, подхватывая песика. — Нет, ну вы не поверите, спустился до самого ледника!
Она осмотрелась, смахивая с глаз волосы.
— Ох, Глэдис, я же сказала тебе поставить на холодильную плиту, когда начнет закипать!
Мойст поглядел на поднимающийся ковш, и в потоке облегчений боролись за право быть замеченными разные неуклюжие наблюдения.
Я на этой работе меньше недели. Человек, от которого все по-настоящему зависит, убежал с криками. Меня уличат, как преступника. Это овечья голова…
И — спасибо за заботу, Эймсбери — на ней были темные очки.
Глава 9
— Боюсь, мне пора закрывать здание, святой отец.
Голос госпожи Хоузер ворвался в сны Криббинса.
— Мы снова откроемся завтра в девять, — добавил он с надеждой.
Криббинс открыл глаза. Тепло и спокойное тиканье часов убаюкало его до состояния чудесной дремоты.
Госпожа Хоузер стояла рядом, не восхитительно обнаженная и розовая, какой она недавно фигурировала во сне, а в прямом коричневом пальто и неподходящей шляпе с перьями.
Внезапно проснувшись, он спешно принялся рыться в кармане в поисках челюстей, не доверяя их заключению во рту во время сна. Он отвернулся из-за вспышки непривычного смущения, пока боролся с зубами и пытался вставить их, а потом снова боролся с ними, чтобы вставить их так, как надо. Они всегда давали сдачи. В отчаянии он вырвал челюсти наружу и раз-другой сильно ударил ими по подлокотнику, чтобы сломить их дух, прежде чем запихнуть их в рот еще раз.
— Вшг! — выразился Криббинс и хлопнул себя по щеке.
— О, благодарю вас, мэм, — сказал он, промокая рот платком. — Прошу прощения насчет этого, клянушь, уж я с ними наштрадался.
— Мне не хотелось вас беспокоить, — продолжила госпожа Хоузер, ее испуганное выражение стало исчезать. — Уверена, вам нужен был этот сон.
— Не сон, мэм, размышления, — возразил Криббинс, вставая. — Размышления о падении всего неверного и возвышении праведного. Разве не сказано, что последний станет первым, а первый станет последним?
— Вы знаете, меня это всегда немного беспокоило, — призналась госпожа Хоузер. — Я имею в виду, что случится с людьми, которые не первые, но и не совсем последние тоже? Ну, знаете… Двигаются вперед, стараются, как могут?
Она прошлась к двери таким образом, который, не совсем так ловко, как она предполагала, приглашал его сопроводить ее.
— Воистину загадка, Беренис, — ответил Криббинс, следуя за ней. — Святые писания не упоминают об этом, но у меня нет сомнений…
Его лоб сморщился. Криббинса нечасто тревожили религиозные вопросы, а этот был довольно сложным. Он подошел к нему как прирожденный богослов.
— У меня нет сомнений в том, что они вщё также будут двигатьшя вперед, но,
— Назад к Последним? — спросила она с обеспокоенным видом.
— А, милая дама, помните, что они тогда будут Первыми.
— О, да, я об этом не думала таким образом. Это единственный способ, как все может получиться, если, конечно, первоначальные Первые не подождут, пока их догонят Последние.
— Воистину, это было бы чудом, — произнес Криббинс, смотря, как она запирает за ними дверь. После тепла газетной комнаты вечерний воздух был резким, неприветливым и делал перспективу еще одной ночи в ночлежке на Обезьяньей Улице вдвойне непривлекательной. Криббинсу нужно было свое собственное чудо прямо сейчас, и теперь у него было такое чувство, что одно как раз приобретало очертания прямо здесь.
— Я полагаю, вам, святой отец, очень тяжело найти место, где можно остановиться, — сказала госпожа Хоузер. Он не мог рассмотреть выражение ее лица в сумраке.
— О, у меня ешть вера, шештра, — сказал он. — Ешли Ом не явитшя, он пошлет… Арррг!
И в такое время! Пружинка сорвалась! Это была кара!
Но каким бы мучительным это не было, это также могло быть и его благословением. Госпожа Хоузер склонилась над ним с видом женщины, намеренной сделать добро любой ценой. Хотя это было больно, пружина щелкнула его прямо по языку. Голос позади него произнес:
— Извините, я не мог не заметить… Вы, случаем, не Криббинс?
Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся с желанием убить в душе, однако „
— Эт’я — пробурчал он.
На него смотрел бледный молодой человек в старомодном одеянии служащего.
— Мое имя — Досихпор, — сообщил он. — И если вы