ослепительно сверкало солнце, ни единое дуновение ветерка не колыхало воздух, от промокшей за ночь земли поднимался видимый простым взглядом пар.

Петух, стерегущий пасущихся вокруг овина кур, приподнялся на тонких красных лапах, вытянул шею и, хлопая широкими коричневыми крыльями, хрипло закукарекал. Неподалеку низким долгим мычанием откликнулись коровы, донеслось конское ржание.

— Молодцы, — кивком принял отчет от своей живности опричник, сбежал по счастливым семи ступеням, у колодца разделся, снял крышку, уцепившись за длинную жердь «журавля», опустил кадушку в темную глубину. Услышав далекий всплеск, поднял наверх и решительно вылил себе на голову:

— A-ax, Пресвятая Богородица и семнадцать ангелов, хорошо!

Еще лучше бы было стопить баньку, но на это простое удовольствие у Зализы уже полторы недели не хватало времени. Подняв из колодца еще ведро, опричник вылил воду в почти опустевшее корыто — для скотины, положил крышку на место и пошел назад в дом.

— Портно чистое дать, Семен Прокофьевич? — встретила его в дверях простоволосая Мелитина.

Зализа никак не мог привыкнуть к ее выпирающему вперед большому животу, но во всем остальном она ничуть не изменилась: слегка подрумяненные щеки, длинная коса, округлые плечи, голубые глаза.

— Давай, — он отдал ей старое исподнее и, не удержавшись, провел ладонью по белой шее.

— Холодно! — испуганно пискнула девица. Опричник только рассмеялся, уходя в свою комнату, немного попрыгал и помахал руками, разогревая кровь. Спустя минуту скрипнула дверь, Мелитина протянула чистое исподнее. Зализа взял одежду, положил ладонь ей на живот:

— Ну как?

— Брыкается, — смутилась девка. — Наружу просится. Стол накрыть, Семен Прокофьевич?

— Да засечники скоро прискачут. С ними и поем.

— Может, гычки с юшкой?

— Это давай, это не еда, — махнул рукой опричник. Наскоро перекусив, он присел на ступенях крыльца, тщательно проверил режущую кромку своей сабли. Потом взял тряпицу и старательно прошелся по пластинам юшмана, по шлему, по наручням, полируя металл до зеркального блеска. Этого неторопливого занятия хватило как раз на два часа: как только опричник отложил доспех, издалека послышался дробный топот. Оба его воина торопились к воеводе, ведя в поводу заводных коней.

— Лукерья, стол накрывай! — крикнул в дом Зализа и пошел на лужок за полем ловить и седлать коней. Точнее, только одного — второй всегда шел за ним налегке.

И только после этого пошел одеваться.

День обещал выдаться жарким, но — хочешь не хочешь, а без брони уходить на порубежье нельзя, если сеча случится, облачаться будет поздно; это только шлем быстро накинуть можно. Без плотного поддоспешника от юшмана толку мало, а потому поверх исподнего приходилось надевать рубаху из плотного войлока — и париться в ней днями напролет.

По весне и осени такая одежка наоборот, хорошо грела, и опричник нередко радовался, что жребий занес его в Северную пустошь, где весна и осень занимали большую часть года.

За столом Зализа повел себя как настоящий боярин: для каждого из воинов была поставлена своя плошка, а опричник ел и вовсе из меденицы. Кмети, похоже, впервые в жизни видели сарацинское зерно, несколько кебелей которого опричник из интереса купил у афени из Почапа, а потому, с удовольствием умяв щи, к сорочинской ярмарке отнеслись с немалым удивлением и подозрением. Вместо сыта Лукерья дала засечникам яблочно-клюквенную уху, ее же залила и в турсуки на дорогу.

Что домохозяйка собрала ему в дорожный мешок, Зализа смотреть не стал — баба опытная, лишнего не кинет, ненужного не даст. Он проверил только оружие, которое, кроме пики, почти всегда находилось при нем, и взметнулся в седло.

Лукерия перекрестила всадников — Осип и Агарий низко поклонились ей прямо с коней, и маленький отряд углубился в начинающийся в одном гоне от барского дома ельник.

До Тярлево до проскакали примерно за час. Этот спрятанный в глухой чащобе хутор, состоящий из единственной избушки, в которой вековал в одиночку старый бортник, и ограничивал, согласно грамоте, земли Степана Зализы с севера. Опричник его и за деревню не считал, со стариком, про которого ходили самые темные слухи, ни разу не разговаривал. Выглядел бортник так, словно прожил уже не век, а все три, и должен со дня на день попросить разобрать над собой в избе угол — однако каждое лето он дважды трясущейся старческой походкой выбредал из леса, оставлял на крыльце барского дома братину с медом и уходил обратно.

— Эх, помрет бортник, и не станет на земле деревни Тярлево, — в который раз покачал головой Зализа. — А жаль. И деревни жаль, и меда, что отсюда приносят, тоже жаль.

Всадники поворотили коней налево — впереди в паре верст лежало очередное болото. Огибать его пришлось почти два часа, зато перейдя вброд безымянный ручей в косую сажень шириной, засечный отряд выбрался на обширный луг, заболачиваемый по весне и осени, но зато пересыхающий летом — скачи, не хочу! Через пару верст впереди зашелестели кронами березы, окаймляющие два мелких озерца. Проход между ними имелся только один, и отряд снова сбился вместе, втягиваясь на узкую тропу. За озером тропа раздваивалась: налево, на запад, уходила дорожка к Вилози и Инойлову, угодьям служилого боярина Михайлова, и дальше, вкруг болот, на Копорье; и направо, к камышовым берегам Невской губы, к богатым уткой протокам, а если дальше — но и к самой Неве, сквозь здешние комариные топи.

На самом россохе у маленького бездымного костерка сидел на седле кудрявый рыжий воин в простенькой кольчуге с зерцалом и вдумчиво, никуда не торопясь, обгрызал голубиные косточки. Птица явно была не первой, судя по количеству перьев и костей, рассыпанных по траве. Неподалеку два расседланных коня пощипывали травку, густо растущую в редком березняке.

— Ты что здесь, Феня? — удивился опричник, поглаживая ладонью шею коня.

— Василий вчера ввечеру ладью на той стороне губы видел, — воин спешно заглотил последние кусочки мяса, уцелевшие на ребрах, отбросил обглоданный скелет и вытер пальцы о траву. — Он к горловине Ижоры поскакал следить, а я к вам навстречу.

— Кто?

— На свенов похожи, — неуверенно предположил воин. — Голов десять торчало.

— Костер жгли?

— Толку-то? Темнело…

— Седлай своего гнедого, Феофан, — распорядился Зализа, спрыгивая на землю, — поехали.

Пока рыжий засечник собирался в дорогу, остальные немного размяли ноги, позволив лошадям пощипать травку, а затем все вместе устремились по ведущей к Неве неизменно влажной тропе. Верст через пять ручей, ставший немного шире, пришлось пересечь в обратном направлении, перевалить череду поросших низким ивняком холмов. Под копытами больше не чавкало, кустарник сменился березовыми рощами, перемежающимися с небольшими прогалинами. Широкой рысью отряд преодолел последние версты и вышел к Неве точно у устья Ижоры.

Василий Дворкин, так же, как и его напарник, предоставил коней самим себе, и валялся на невысоком берегу среди коричневатых колосков спелой травы. Он настолько расслабился, что скинул не только шлем, но и куяк.

Обернувшись на топот, он выплюнул недожеванную травинку и, недовольно морщась, поднялся.

Вы читаете Земля Мертвых
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату