мыслить все еще продолжал категориями могучих цивилизованных государств, счет воинам ведших на тысячи, а городами считавшими селения с десятками тысяч населения. Он никак не мог понять, почему здешние сотни и полусотни упрямо называются армиями, а деревеньки Юрьев, Пернов или Гдов считаются городами? Ладно, их еще можно назвать крепостями — но не городами же! Боярский сын тяжело вздохнул, и повернул голову к опричнику:
— Так тебе нужна помощь, государев человек?
— Спасибо, боярин, сам справлюсь…
Мысли Зализы занимал совсем другой вопрос. Он вспоминал все, что успел узнать о странных чужеземцах, и пытался понять: зачем им понадобился Березовый остров? Зачем тайно пробираться на берега Невы, чтобы потом захватывать остров в море?
На ум невольно приходили чародеи, которых он с засечниками порубил на дороге к крепости Орешек. Может быть, они не получили ожидаемого ответа от новгородцев и оказались вынуждены искать другое место для лагеря? А мирное поведение чародеев в деревнях и слова о том, что они русские заставляли подозревать в них не пришельцев издалека, а тайных крамольников, задумавших измену Руси и государю, и скрывающихся в диких порубежных местах.
Опричник покосился на полоненного колдуна. Ах, как хочется поскорее задать ему очень много важных вопросов.
— Агарий, Осип! — окликнул засечников Зализа и прищурился на солнце. Да, пожалуй до Горбунков дружина успеет дойти засветло. — Агарий, Осип, возвращайтесь к Неве. Смотрите, как обычно, шнеки да лоймы разбойничьи. Да и на остров тоже поглядывайте. Мы уходим в Храпшу.
Возвращаться домой всегда легче, чем уходить в поход…
Поэтому малая дружина поднятых в ополчение помещиков действительно успела в сумерки въехать в Горбунки, переночевала, а на следующий день, вскоре после полудня, уже добралась до Вил. Отсюда до Храпши оставалось всего лишь два часа неспешной рыси, и задолго до конца дня боярин Иванов распустил своих ополченцев по домам.
Зализа не удержался от возможности погостевать в дружелюбном доме, отмыться от многодневного пота, хоть немного походить без ставшего чуть ли не второй кожей юшмана, дать роздых Василию с Феофаном. Однако государева служба не позволяла расхолаживаться — и утром третьего дня засечники с привязанным к коню полонянином выехали из усадьбы и повернули в Копорье.
Глава 12. Воевода Кошкин
Окружающие земли начали меняться за много верст от древней крепости. Встречные селения из двух-трех домов стали попадаться все ближе друг от друга, дорога расширилась, и теперь по ней не то что два всадника бок о бок проехать могли, но и неуклюжая крестьянская телега. От вида подобной зажиточности в Зализе каждый раз просыпалось желание сманить хоть несколько семей на свои пустующие земли, но язык не поворачивался — узнают, что чужих смердов смущаешь, позора не оберешься. Опять же, большинство дворов принадлежало несущим службу в крепости стрельцам: государь определил в гарнизон сотню стрельцов и наряд артиллерийский. А эти людишки в своей доле не вольны: куда служить поставили, там и живи.
Копающиеся в грядках смерды выпрямлялись и провожали конный разъезд внимательными взглядами. Опричник знал, что у внешне безоружных работяг между грядок наверняка лежат сабли, а то и бердыши, и завидовал копорскому воеводе лютой завистью: уж тут-то не то что одинокий тать, но и свенская или ливонская банда зубы обломает. Это не его безлюдные деревеньки по полтора мужика в каждой.
Широкая пыльная грунтовка повернула вдоль ручейка в несколько шагов шириной — той самой реке Копорке, что дала название оплоту западных границ. Еще полверсты неспешной рысью, и засечники въехали на мост. Каменный мост почти в гон длиной тянулся к воротам от ближайшего холма в добрых десятке саженей над землей. Из бойниц воротных башен на гостей глядели жерла тюфяков, готовые немедля выплюнуть во врага каменные ядра величиной с человеческую голову или целую бадью железной или гранитной картечи. На верхних площадках вглядывались в даль. Зализа бывал там, наверху. Мало того, что башня вздымалась ввысь не менее, чем на тридцать саженей, но и сама крепость также стояла на холме вдвое большей высоты. В тот день опричнику померещилось, будто он забрался на самое небо и, подобно птице, способен обозреть весь мир.
Еще двое стрельцов стояло в воротах. Они узнали порубежников, степенно кивнули государеву человеку, пропуская его внутрь, однако один тут же заторопился в караулку: докладывать о приезде опричника.
Семен же прямым ходом подъехал к невысокой деревянной церкви во имя святого Варлаама Хутынского, спустился с коня, размашисто перекрестился и вошел внутрь. Следом заторопился Василий, а Феофан поневоле остался стеречь лошадей.
Груз деяний последних двух недель давил на плечи опричника грехами смертоубийства, сна без вечерней, полунощной и утренней молитвы, попущением смерти несчастных чухонцев. Ему казалось, что он виновен перед Богом и государем в своей неспособности оборонить рубежи священной русской земли от дикарей и внутренних крамольников, и он уже не надеялся на то, что агнец, принявший на себя грехи всего племени Адамова, дарует ему прощение.
Исповедь Семена оказалась длинной и порой запутанной, но отец Харлам выслушал его внимательно, и грехи отпустил, напутствовав и далее исполнять долг свой не щадя силы и живота своего. Впервые почти за месяц на душе Зализы стало светло и покойно. Он явственно ощутил льющуюся от светлого распятия над алтарем благодать, ощутил добро и любовь Спасителя ко всем, даже самым недостойным его рабам.
— В следующий раз я стану более достойным милости твоей и царствия твоего, — тихо пообещал, осенив себя крестом, Семен, прикоснулся губами к пробитым длинным квадратным гвоздем ступням и вышел из храма.
Ждать друзей-черносотенцев опричник не стал. Все равно Феофан тоже захочет покаяться в содеянном, а значит Василию придется в свою очередь смотреть за конями, а в крепости они уже не в первый раз, не заблудятся. Зализа взял под уздцы лошадь с полонянином и пошел по узкой улочке к допросной избе.
Несмотря на название, допросная изба скрывалась в стене, в комнатах над Тайниковой башней. Разумеется, на плане название башни было другим, поскольку именно под ней скрывался тайный колодец на случай плотной осады, но все окрестные смерды хорошо знали, чем отличается Тайниковая башня от Средней. Оставалось наедятся, что чужеземцам этого секрета никто из людишек не проболтает.
Уздечку коня Зализа хладнокровно отдал молодому стрельцу, попытавшемуся было загородить ему проход, полонянина спустил на землю и толкнул по ступенькам вниз. Витая лестница уходила глубоко вниз, но уже на втором повороте опричник повернул в узкую щель, отворил дощатую дверь и они оказались в допросной комнате.
Сейчас здесь царила тишина и полумрак: солнечный лучик, проникший сквозь узкое высокое окно, пробитое в полутораметровой стене, оказался не в силах разогнать темноты в таком большом помещении.
У стены дед Капитон разбрасывал свежую солому. Судя по тому, что еще непримятые стебли прошлогоднего жита покрывали весь пол, работу он заканчивал.
— Прими, Капитон, — Зализа сильно хлопнул полонянина промеж лопаток. — После обеда подьячего пригласи, допросные листы писать.
— Никак, станишника поймал? — дед повернул к ним лицо. Полупрозрачная русая бороденка, большой нос с глубокими оспинами, оставленная ливонским цепом глубокая вмятина во
