К вечеру луг на взгорке оказался выкошен практически полностью. Работы на нем оставалось от силы часа на два — но стало смеркаться, и уставший, но довольный собой Станислав отправился в избу.
Здесь его ждал горячий ужин. Хозяйка дома посадила его во главу стола, позволила первому приступит к щам, первому взяться за гущу. Когда Погожин сыто отодвинулся от стола, лично поднесла ему ковш шипящего перебродившего кваса. После долгого дня и сытного ужина Станислав почувствовал, как у него слипаются глаза и, поблагодарив женщину, двинулся на ночлег.
— Ты на печь не лезь, — предупредила его Матрена. — Холодно там. Здесь ложись…
Она указала на расстеленную широкую кровать. Погожин поначалу ничего не понял — уму слишком хотелось забраться под одеяло и закрыть глаза. А хозяйка, еще несколько минут повозившись по дому, пошуровав в печи, выйдя во двор и быстро вернувшись, наконец-то разделась и, погасив лучину, забралась к гостю в постель.
— Так теплее, — тихо сообщила она, но для того чтобы Станислав проснулся и понял, о чем идет речь, ей пришлось еще немало потрудиться…
Поутру стрельцы начали одеваться для боя. Из седельных сумок были извлечены тегиляи и бумажные шапки, которые имелись практически у всех, а кое-кто из более зажиточных или запасливых стрельцов поддевал под них кольчужки или накидывал поверх куяки. Впрочем, у многих широкие железные пластины были нашиты прямо поверх длинных стеганых кафтанов либо только на груди, либо на груди и на спине. У всех десятников оказались обычные островерхие шлемы, и Зализу это порадовало — в бою проще окажется воевод от обычных ратников отличать.
На кострах созрела каша, воины извлекли ложки и выстроились в очередь, подходя к котлам своих десятков, зачерпывая кашу, съедая ее и становясь опять в конец. Поскольку ложки у стрельцов оказались размеров с Лукерьино черпало, дело двигалось быстро, и котлы опустели еще до того, как засечники успели выхлебать наскоро сооруженную ботвинью.
Полусотня поднялась в седла и втянулась на ведущую к Замежью лесную дорогу.
Хотя тропа от Усадища до боярской усадьбы была неплохо нахожена, но больше одного всадника по ширине двигаться не удавалось нигде, ветки многих деревьев низко свисали, заставляя стрельцов пригибаться и цепляясь за их бердыши, двигался отряд медленно, ненамного быстрее обычного пешехода. Поэтому Зализа ничуть не удивился, обнаружив ворота усадьбы запертыми, а в прорезях частокола — грозно высовывающиеся наконечники бронебойных стрел.
— Именем государя, Ивана Васильевича, откройте! — подъехал опричник к самым воротам и постучал в них рукоятью плетки. — Крамолу мы приехали искоренять противу нашего царя.
— Да кто ты такой, кромешник, за царя говорить! — заорали из-за частокола. — Пошел вон отсюда!
Из прорезей вылетело несколько стрел, но Зализа гарцевал слишком близко к сплошным створкам — сбоку под таким крутым углом попасть в него не мог никто.
— Открывайте, не то гнев государев обрушится на всех, кто покрывает изменщика!
— Сам ты главный изменщик! — откликнулись с той стороны. — Гляди, на батоги не напросись!
Стало понятно, что служилый боярин так просто не сдастся. Теперь все зависело от того, успел ли он исполчить своих бронников, али на стрельцов лаются только его подворники и случайно забредшие на усадьбу смерды.
Зализа развернул коня и дал ему шпоры, заставляя рывком перейти в галоп, в несколько мгновений проскочил простреливаемое из усадьбы пространство и остановился вблизи своего отряда:
— Спешиваемся, братья, — скомандовал он. — Агарий, Осип! Отведите коней и присмотрите за ними.
Кидать в сечу старика и молодого, не набравшегося опыта воина Зализа не хотел.
— Десятник… — опричник на миг запнулся, но вспомнил: — Трофим Михайлович, оседлайте со своим десятком дорогу, дабы подмога крамольнику не подошла. А остальные: ломайте стену!
Четыре десятка стрельцов проверили свои пищали, взяли в руки бердыши и двинулись к стене. Зализа, чтобы не выглядеть трусом, тоже послал своего Урака вперед, под выстрелы. Тут же радостно запели стрелы. Защитники усадьбы метились не в стрельцов, в него. Опричник взял в руку щит, передвинул его вперед, закрывая одновременно и себя, и шею коня. Словно ожидая этого момента, в щит тут же ткнулась длинная бронебойная стрела — впилась на излете, почти не войдя в прочную ясеневую доску. Еще одна чиркнула по шлему. Спустя несколько мгновений еще одна стрела насквозь пробила колчан и крепко пригвоздила его к седлу. Урак болезненно всхрапнул.
Между тем стрельцы запалили фитили, вышли на относительно безопасное расстояние в двести шагов, воткнули в землю бердыши, положили сверху пищали. Оглушительно грохнул залп — от кольев высокого тына полетели щепы, послышался болезненный вскрик. Опытные бойцы, не раз осаждавшие крепости, первые выстрелы сделали по бойницам, выкашивая вражеских стрелков.
Из усадьбы теперь действительно никто не стрелял — то ли боялись подходить к прорезям, то ли подсчитывали потери. А стрельцы тем временем быстрыми привычными движениями прочистили стволы, насыпали свежего пороха, забили его пыжами. Правда, на этот раз вместо жребия они забили в пищали обернутые пенькой свинцовые пули, каждая размером с большой палец руки.
В воздухе опять прошуршало несколько стрел. Метились в Зализу, но стреляли торопливо, и никуда не попали. Стрельцы уложили тяжелые кованные стволы на бердыши, дружно ткнули фитилями в запальные отверстия. Грохнул залп, направленный в участок тына рядом с воротами. На этот раз от заточенных бревен полетели не только щепки — с тяжелым треском наружу вывалился один из колов, во многих местах светились сквозные пробоины. Увидев мелькнувшую в просвете фигуры, Зализа схватился за лук, но выдернуть не смог — его вместе с колчаном продолжала удерживать вражеская стрела. Пока опричник ее извлекал, стрельцы снова перезарядили пищали и дали новый залп. Из тына удалось выворотить еще два кола.
Из леса загрохотали выстрелы. Зализа встрепенулся, поворотил коня и помчался туда, однако помощь опричника не понадобилась. В четырех гонах от усадьбы лежали на тропе вместе с лошадьми трое одетых в броню воинов. Двое из них еще постанывали, один не дышал, а бездоспешных лошадей плотный залп жребия из десяти стволов мгновенно смолол насмерть.
— Вот, — виновато сказал воевода. — Мчались во весь опор. Нас видели, но останавливаться не стали.
— Ничего не поделаешь, Трофим Михайлович, — кивнул Зализа. — Крамолу распознать не всякий может. Они хотели боярина своего защитить, а наше дело: крамолу в здешних местах извести. Стойте здесь крепко, и к усадьбе никого не пускайте.
За то время, что опричник потратил на дорогу, стрельцы успели сделать еще три залпа, проломив изрядную дыру, и Зализа, не останавливаясь, послал Урака прямо в нее.
— Кто противу государя голос здесь поднимал! — громко спросил он, обнажив саблю. — Выходи!
Однако двор усадьбы был пуст — если подворники и пытались защищать барина, стреляя из луков, то вступать в прямую схватку не хотели. А может, сам боярин спрятаться приказал, дабы под саблями и бердышами попусту не полегли.
— Государя здесь чтут и величают, сволота угличская, — показался на крыльце сам Харитон Волошин. — А тебя, крамольник бесчестный, давно свиньям скормить пора.
Одетый в алую шелковую рубаху, расстегнутую на груди и широкие
