этом терял смерда. Правда, судя по признанию, смерда никудышного. С другой — приобретал ратника. С виду крепкого, сильного, а вот на деле…
— Хорошо, — кивнул опричник, вытягивая из ножен саблю. — Бери свой меч.
— He надо, барин!!! — отчаянно завизжала Матрена кидаясь им навстречу.
— Да ничего с ним не сделается! — шарахнулся от неожиданности Семен. — Твой он, Матрена, твой! Пусть живет, вдова Трофимова, забирай.
— Подожди секунду, — Нислав коротко обнял женщину, тут же отпустил и выдернул из земли меч.
— Давай, — разрешил Зализа. — Показывай, на что ты способен.
Погожин взялся за меч двумя руками, вскинул его над головой, готовясь обрушить его на воина и… Ощутил легкое покалывание у себя на шее. «Барин» укоризненно по-цокал языком, отвел кончик сабли от его горла и отступил на пару шагов. Приглашающе кивнул.
На этот раз Станислав предпочел держать клинок перед собой, постепенно подступая к противнику, сделал стремительный выпад, собираясь уколоть его в грудь — но красиво, как это делали в кино мушкетеры, не получилось: слишком тяжелый меч едва не вывихнул кисть, а воин, легко, едва ли не нежно, отведя его оружие в сторону, быстрым движением опустил клинок сабли ему на лоб.
— Нет, — покачал головой Зализа. — Тебя убьют в первой сшибке. Лучше учись пахать.
— Увечный он, барин, — вступилась на Нислава Матрена. — Тать его кистенем зашиб.
— Тать! — вспомнил опричник. — Где он?
— В подполе, Семен Прокофьевич.
— Василий, Феня, — оглянулся воин на всадников. — Извлеките-ка его на свет Божий.
Тем временем Станислав лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Пахать деревянной сохой, жало которой обито железом, он не сможет, даже если захочет — этому не один год учиться нужно. Фехтовать на мечах с опытным воином, каковым явно является «барин» бесполезно. Если он хочет оказаться зачисленным в отряд, показывать нужно не то, что он сам только по телевизору видел, а то что он действительно умеет. А чему его учили? Стрелять, вязать шпану и работать с дубинкой. Стрелять в этом мире, похоже, не из чего, а вот дубинка…
Станислав взглянул на меч: нет, его правильным хватом не взять, об клинок порежешься. Погожин кинул оружие на траву, отскочил к груде заготовленной дранки, разломал одну дощечку пополам, примерил получившуюся палку по рукам — нормально.
— Эй, барин, — окликнул он воина. — Давай еще одну попытку?
— Давай, — согласился опричник, заинтересовавшись его манипуляциями.
Погожин, взяв палку двумя руками, немедленно пошел в наступление. Воин, не очень понимая, как вести себя в подобной ситуации, помедлил, потом попытался нанести рубящий удар в голову. Милиционер принял его на палку, приподнял ее вверх, подскальзывая под руку, захватил кисть и, проворачиваясь всем телом с одновременным наклоном, уложил противника на землю, четко зафиксировав внизу болевым зажимом.
— Отпусти, — зашипел «барин». Воин, потирая руку, поднялся на ноги. — А ну, еще раз.
Теперь он попытался Погожина уколоть, но милиционер по всем правилам пропустил его перед собой, захватил вооруженную руку, прижав ее к груди, опять провернулся всем телом, выкручивая конечность воину за спину и уложил того мордой в траву.
— Еще! — потребовал ратник, поднявшись на ноги.
— Давай, — Станислав почувствовал воодушевление. — Вот он я, бери меня.
Однако фокус больше не прошел: воин не позволял сблизиться с собой на близкую дистанцию, моментально отступая и уворачиваясь. Кольчужная сетка и стальные пластины сверкали на солнце, словно змеиная кожа, обтекая гибкое тело подобно драконьей чешуе. Пару минут Погожину удавалось парировать деревянной палкой удары клинка и даже пытаться проводить атаки, но в конце концов «барин» не только ушел от захвата, но и ощутимо приложил его клинком в бок, после чего окончательно успокоился.
— Согласен, — кивнул он, вкладывая саблю в ножны. — Сразу не убьют, выживешь. Но есть еще одно.
Зализа кивнул в сторону татя, которого засечники выволокли на улицу и поставили в жнивье на колени.
— На разбое попался? — спросил опричник.
— На разбое, — с готовностью подтвердила Матрена.
— Ну, а раз так, — подобрал Зализа меч и протянул его Погожину. — Зарежь его.
— А почему я? — не понял милиционер.
— Ты хочешь стать воином, — развел руками опричник. — А воин обязан преступать заветы Божии и убивать врагов земли нашей. Покажи, что ты способен ради долга воинского преступить запрет Господа на пролитие крови.
— Но ведь он всего лишь вор, — попытался объяснить Погожин. — Вор должен сидеть в тюрьме. Ну, там, три года, четыре. Сколько суд решит,
— Четыре года? — поразился опричник. — Целых четыре года? А кто его все это время кормить станет? Ты? Или Матрена? А потом что? На свободу станишника отпускать? Пусть опять грабит? Не-ет, такое только в престольной придумать могут. Живут они там богато, государь милостив. Это они могут за кражу руку или ногу отрубить, а потом отпустить. А у нас разговор простой: сук и пеньковая веревка.
— Я согласен стать воином, а не палачом. Одно дело в бою врага убивать, и другое — безоружного зарезать.
— На болоте твоим врагом был дед Агарий, — холодно напомнил Зализа. — И ты его даже не поранил, хотя чрез это погибнуть мог. Если ты всегда милуешь татей и ворогов, то мне такие ратники не нужны!
Ответ прозвучат твердо и недвусмысленно. Станислав взял меч, шагнул к молча ожидающему смерти бандиту. Матрена осенила себя крестом и отвернулась. Милиционер прижал клинок к горлу преступника, и… И… И… Не мог он просто взять, и резануть по горлу живого человека, как какой-нибудь чеченец! Просто не мог, и все!
— Матрена, веревку принеси, — прозвучал за спиной спокойный голос, подводящий итог экзамену.
Погожин вздрогнул, снова прижал клинок к горлу смертника… Одно усилие, одно движение, один рывок Неожиданно Станислав уронил меч, быстрым движением расстегнул кобуру, вынул пистолет, передернул затвор, вскинул оружие и просто и без прикрас нажал на спусковой крючок.
Бездушный механизм смерти сработал без осечек: хлопнул выстрел — тать резко дернулся и повалился на бок, а милиционер небрежно отбросил в сторону ставший совершенно бесполезным «Макаров».
Однако засечники тут же кинулись в жнивье и отыскали странную металлическую игрушку.
— Что это, Нислав? Пищаль?
— Пистолет, — Погожин устало опустился на землю.
— Такой маленький?