город. Старший кондотьер прибил на ближайший тополь лист пергамента с изображением кулака. Ниже, прямо на стволе, он вырезал стрелку, указывающую направление к биваку. Теперь каждый наемник, путешествующий в одиночку или в компании двух-трех приятелей, знал, что ему предлагают присоединиться к отряду, возглавляемую опытным и закаленным во многих сражениях воином.
На обочине, как смеясь говорил Коготок, они прожили десять дней. За это время численность воинства Кулака увеличилась до пятидесяти шести бойцов. Не все из них могли похвастаться шрамами и наградами, полученными за выигранные сражения. Кто-то решил в первый раз приобщиться к нелегкому хлебу наемного воина. С ними усиленно занимались. Кир и Пустельга – верховой ездой, Мудрец и Ормо – фехтованием.
Люди, входящие в состав банды (Кулак сказал, что они теперь имеют право так называться), сильно различались по возрасту: от восемнадцати до пятидесяти с лишним лет. Каматийцы и окраинцы, литийцы и аруниты. Больше всего, конечно, уроженцев Вельзы. Трое выходцев из Тьялы, среди которых Кир с облегчением не нашел ни одного знакомца или земляка. Вот дроу был всего один – Белый.
На двадцатый день месяца Лебедя Кулак устроил смотр отряда, пригласив на него старшего вербовщика. Увиденное, очевидно, удовлетворило имперского чиновника. Он выдал еще сотню солидов и новую бумагу, в которой закреплял за Кулаком право принимать на службу и увольнять любого, выказавшего на то желание, а также предписание идти к Арамелле, где поступить в распоряжение господина генерала, благородного Риттельна дель Овилла.
Утро двадцать первого дня того же месяца встретило колонну всадников уже в пути.
Каких-то десять ночевок, и вот перед глазами уроженца гористой Тьялы предстала величайшая река материка. Широкая гладь Арамеллы уходила едва ли не до горизонта. Лишь темная неровная полоска вдалеке указывала на существование противоположного берега.
– Что рот раскрыл? – толкнула парня локтем в бок Пустельга. И вдруг расхохоталась. – Слышите, парни, он ведь в первый раз Арамеллу увидел!
Мелкий и Ормо Коготок заржали, пугая коней. Мудрец пожал плечами, словно говоря: «Ну и что тут такого?» А Кулак вытащил изо рта трубку-носогрейку, раздраженно бросил:
– Что ты достаешь парня? Смотри мне…
– Что – смотри?! – возмутилась воительница.
– Да ничего…
– Нет, ты, Кулак, говори, да не заговаривайся! Куда я смотреть должна?
Кондотьер отмахнулся:
– Погоди, после…
Бывший гвардеец проследил за его взглядом. Примерно в полумиле от тракта и рыбацкого поселка, раскинувшегося на берегу великой реки, темнел паромный причал, рядом с которым торчали четыре длинных дома – очевидно, склады. У огромного ворота, напоминающего корабельный шпиль для вытравливания якорного каната, только превосходящего его размерами в добрый десяток раз, копошились люди. Они дергали впряженных в ворот лошадей. Или мулов – точнее сказать на таком расстоянии было сложно. А от ближайшего перелеска к причалу двигалась колонна всадников. Поблескивали шлемы и непокрытые тканью кольчуги, впереди плыло черное знамя с золотистой бахромой по краю.
При виде этого знамени у Кулака вдруг стало очень жесткое лицо. Он без нужды дернул правой рукой, вокруг запястья которой обматывал повод. Вороной конь со звездочкой во лбу вскинул голову и заплясал.
Коготок подозрительно притих, со вздохом проверяя – легко ли ходит меч в ножнах. Дроу разразился длинной тирадой, состоящей из щелкающих и цыкающих звуков. Кирсьен ни разу в жизни не слыхал языка остроухих стрелков, но, судя по хищному оскалу, не доброго утра пожелал Белый неизвестным всадникам. Мудрец сплюнул и сгорбился в седле.
– Кто это? – повернулся Кир к Пустельге.
– Джакомо-Череп, – пояснила с кислым лицом женщина.
– И что?
– Слушай, малыш, давай потом! – Воительница скрипнула зубами.
По всему выходило, что новые товарищи Кира прикидывают – не придется ли драться?
Странно… Ведь они на службе императора, имеют все необходимые бумаги на руках. Кто может им воспрепятствовать?
– Банда! Повод! Рысью… Марш! – Кулак отмахнул плеткой.
– Рысью… – подхватили K°готок и Мелкий. – Живее, кошкины дети!
Кирсьен привычно вдавил каблуки в бока гнедого. Банда, сохраняя строй, рванула к парому. Сперва короткой рысью, но через сотню шагов командир приказал прибавить ходу.
Всадники под черным знаменем, заприметив их нетерпение, тоже перешли с шага на широкую рысь.
– Кто этот Череп? – Кир повернулся к Мудрецу. – Чего Кулак всполошился?
– Кондотьер, – как всегда немногословно отозвался верзила. – Северянин. С Кулаком у него давняя вражда.
– Ну и что? Коней-то гнать зачем?
– Слушай, малыш, ты совсем тупой или как? – громко выкрикнула Пустельга, оборачиваясь и бросая на Кира уничижительный взгляд через плечо. – Кто первый на паром успеет, тот и на том берегу раньше будет!
– Но мы же на службе! – воскликнул Кирсьен.
– Ага! А у Черепа людей почти вдвое больше…
– Сто четыре верховых, – небрежно отметил Мудрец.
– Все равно не пойму…
– Ну, раз не можешь понять, не напрягайся! – прошипела воительница. – Что за олух, клянусь ледяным червем!
– Не успеть на паром – позор, – объяснил Мудрец. – Доброе имя кондотьера не пустой звук.
– Если Кулак уступит, – продолжала женщина, – никто к нему в банду больше не пойдет. Ни за какие шиши. Да что там я говорю? Уже сейчас половина наших перебежит к Черепу.
– Как же так можно? – удивился Кир. – А договор? Мы же задаток получили!
– Задаток вернуть недолго. А договор новый заключить. Нет! Нельзя нам уступать…
Она свистнула, взмахнула плетью, выскочила из строя и галопом помчалась вдоль колонны, призывая наемников подтянуться и не уронить чести их банды.
Гнедой под Киром рвался вперед. Несмотря на неказистый вид, конек попался с огоньком. Годился и дальние переходы совершать, и в атаку вскачь пойти. Парень посильнее прижал шенкеля и подобрал повод, заставляя коня красиво согнуть шею и пойти более упругим шагом. Набегающий с реки ветер остужал разгоряченные щеки. Эх, так мчать бы и мчать! И плевать на войну, на Империю, на родню, которой уже, скорее всего, сообщили о неприглядном поведении наследника…