– Что, Студент, – прищурился Кир. – Поджилки трясутся?
– Ну… – промычал Антоло, соображая – а может, и вправду страшно до дрожи в коленках?
– Что нукаешь? Как ляпать языком, так все мы мастера, а как выполнять, так в кусты?
– Почему ляпать? – удивился табалец. – К чему это ты?
– Да к тому, что ты, как всегда, наболтал с три короба, а дальше хоть трава не расти!
– Как это – «не расти»?
– Да что ты дурачком прикидываешься? – подался вперед бывший гвардеец, не замечая занесенной ладони Мудреца, который намеревался вновь остановить его порыв. – Кто только что рассказывал: готов, мол, в Медрен пробраться? Само собой, ты думал, что туда никак не попасть! А когда оказалось, что попасть можно? На попятную? Струсил?
– Кто струсил? Я? – Антоло ощутил, как кровь приливает к щекам. Трусом он себя никогда не считал. Напротив, гордился оценкой друзей, называвших его безрассудным и излишне отважным. Будучи студентом Аксамалианского университета, он участвовал в довольно раскованных шалостях и никогда не задумывался о последствиях. – Ты кого трусом назвал?
– Да тебя! – звонко воскликнул Кирсьен. – Кого же еще?
Мудрец заворчал, словно медведь, привставая с бочонка, на котором сидел.
Кулак дернул себя за серьгу, нахмурился.
Пустельга отвернулась, пряча глаза.
– «Уложение Альберигго»! – развел руками Почечуй, обводя глазами собравшихся.
Кондотьер кивнул.
– К чему тут «Уложение»? – захлопал глазами Клоп.
Антоло непонимающе уставился на коморника.
– Если один наемник обвинит другого в трусости, – медленно произнес Мудрец, – и он с обвинением будет не согласен, то несправедливо обиженному следует…
– Если он состоит в разных бандах с обвинителем, – подхватила Пустельга, – вызвать оного на поединок, но исключительно с позволения кондотьеров, возглавляющих обе банды.
– А ежели… энтого… оба наемника иж одной банды… – прошепелявил Почечуй, – то обвиненному шледует либо шоглашитья и потерять чешть, либо…
– Либо убедить всех, что трусом он не является, – мрачно закончил Кулак. – Ты готов, Студент? Я в тебя верю… И хотел бы не терять веру.
Почувствовав взгляды окружающих, Антоло вначале ощутил самый неподдельный страх, который сменился злостью. Да почему, во имя ледяных демонов севера, он должен соглашаться? Плечи молодого человека распрямились.
– Я согласен, – кивнул он. – Что нужно делать?
– Полагаю, нужно все же проникнуть в Медрен, – с непроницаемым лицом отчеканил кондотьер.
– Здорово как! – Цветочек захлопала в ладоши. – Я проведу…
– Вы еще кое-что забыли из «Уложения Альберигго», – скривилась Пустельга.
– Почему же забыли? – приподнял бровь Мудрец.
– Еще как… энтого… помним! Прошледить за ишполнением жадания обвиненного должен… энтого… обвинитель. Ражве не так?
– Точно так, – усмехнулся Кулак. – Собирайся, Малыш.
Разглядев в пламени костра вытянувшееся лицо Кира, Антоло не смог удержать смеха. Это же надо – идти на важное, смертельно опасное задание в компании злейшего врага! Трудно пожелать более интригующего приключения…
– Задумался, Антоло из Да-Вильи? – Цветочек внезапно остановилась. Бывший студент едва не столкнул ее с тропы.
– Немножко… – честно ответил он, вдыхая исходящий от ее тела аромат луговых трав.
Сзади негромко и непонятно забурчал Кирсьен.
– Прекращай думать, нырять надо! – усмехнулась девчонка. Уверенно сошла с тропки в речную воду. Обернулась, улыбнулась ободряюще. – Не бойся. Просто старайся держаться поближе ко мне. И ты, Кир, тоже!
Она набрала побольше воздуха в грудь и нырнула.
Глава 5
От холодной по-осеннему воды сперло дыхание. Рубашка и штаны вмиг облепили тело. Противно хлюпнуло в сапогах.
Кир открыл глаза.
Легко сказать: «Держись поближе»! Речная водица и днем непрозрачна, а уж после захода солнца-то… Сплошной мрак.
Ничего, держись, лейтенант т’Кирсьен делла Тарн! Ведь ты, если захочешь, можешь выплеснуть воду из Ивицы на непокорный Медрен. А можешь заставить реку остановить течение и обнажить дно, чтобы войска могли ударить по городу с тыла. По крайней мере, власть над стихией воды, обретенная в подземелье ландграфского замка, дает больше возможностей, чем умение подчинять воздух.
Похоже, бывший офицер гвардии становился, сам того не желая, волшебником… Очень полезные навыки, если бы не одно «но». Кир так и не научился колдовать по собственному желанию. Волшебство приходило, когда само хотело, и уходило, не спросясь. В миг смертельной опасности или просто душевного напряжения.
Впереди мелькнуло едва различимое белесое пятно.
Кир сделал мощный гребок. Вообще-то он не считал себя отличным пловцом – от Дорены до отцовского имения четверо суток верхом, а плавание в прудах не научит бороться с течениями или водоворотами… Да и давно он последний раз плескался в воде. Пожалуй, лет пять назад.
Человек, за которым Кир следовал, погружался все глубже и глубже. А вдруг это никакой не человек, а сом? Говорят, некоторые из них доживают до ста лет и вырастают до десятка локтей в длину. Такой может запросто схватить взрослого мужчину и утянуть на дно, под корягу. Или, еще хуже, водяница? Друзья по босоногому детству иногда рассказывали страшилки о девах- призраках, обитающих под водой, в укромных заводях. Холодные и печальные. Ими становились крестьянские девчонки, утопившиеся от несчастной любви. Жрецы Триединого учат: самоубийство – страшный грех, закрывающий душе наложившего на себя руки путь к спасению. В отместку за свою погубленную молодость водяницы нападали на одиноких парней, неосторожно прогуливавшихся у рек и стариц, щекотали их ледяными пальцами и топили.
Вот так сгинешь ни за что ни про что!
А все из-за болтливого студента, которого демон за язык дернул рассуждать о ландграфе Медренском, защитниках города и их боевом духе. Что бы ты понимал, деревенщина, в настоящей отваге, когда даже смертельно раненный воин думает лишь о том, как бы утащить за собой как можно больше врагов! Это тебе не шерстью на рынке торговать, не астрологию в университете зубрить. Это – судьба настоящего бойца. Дворянина! Человека чести!
Внезапно Кир понял, что вот уже битый час пытается распалить в себе злобу по отношению к студенту. И что самое ужасное – не получается. Ну, не выходит никак… Хоть ты тресни! А ведь было время – зубами загрызть хотел. А почему? Потому, что винил его во всех своих бедах и
