снарядил.
Лабон глянул на уставших торчать наготове с самого утра пехотинцев, на невозмутимых, готовых в огонь и в воду за своего командира петельщиков, на растрепанных и как-то не по-военному выглядевших помощников управляющего. Проговорил неуверенно:
— Другой дорогой уходить будут — в спину ударим. Догоним.
— Если догонишь. У них все оконь, а у тебя? С десятком воевать кинешься?
— А хоть и с десятком! Тебе-то что? Мне или приказ выполнить, или голову сложить. Понял, как оно?
— Тьфу на тебя! А на дурня не похож. С первого взгляда.
Лабон неприязненно глянул на кривобокого растрепанного трейга, отчаянно пытающегося держать фасон в крайне неприятной для него ситуации.
— Не боись, сухорукий, я перво-наперво постараюсь приказ исполнить. Голову сложить — мне не к спеху.
— Командир, командир! — сдавленным голосом прокричал с дерева наблюдатель. — Заметушились что-то!
— А ну, Жердяй, подсади! — Лабон повернулся к высокому петельщику, переминающемуся с ноги на ногу в двух шагах от них. Оперся на подставленные ладони коленом, толкнулся. Подброшенный рывком, полусотенник взлетел на нижний сук, умостился поудобнее и глянул за реку.
Со стороны деревеньки с дурацким названием Щучий Плес к броду двигались четыре груженные всякой всячиной телеги.
— Ну что? Пошли? — нетерпеливо проскулил снизу Бургас. Его-то на дерево никто не подсаживал. Что толку? Всё равно сверзится.
— А, не лезь пока! — Петельщик пристально всматривался в приближающиеся повозки.
Казалось, радоваться надо! Вот она, долгожданная схватка! Да только повода для радости никакого.
Не походной колонной шли повозки лесных молодцев. Веером разворачивались, как клинья рыцарской конницы на поле битвы. И двигались вроде сами по себе. По крайней мере, запряженных коней видно нигде не было. Матерый волк Лабон сразу догадался — веселины решили не рисковать жизнями скакунов и толкают телеги руками.
Позади груженых возов, низко пригибаясь, тут и там перебегали человеческие фигурки. Не десяток и не два.
Вот повозки коснулись колесами раскисшей земли на левом берегу безымянной реки и тут же развернулись к лесу боком. Лабон сумел рассмотреть заполнявший их груз — вязанки хвороста, старые, топорщащиеся сухой лозой корзины, драные мешки, набитые не иначе соломой.
«Что ж там за трейг такой к ним попал? Видно, что не новичок на войне. Да и Валлан со жрецом кого ни попадя не испугаются, а они боялись. Лопни мои глаза, боялись. Потому и голову его затребовали».
Между повозками замелькали прикрывающиеся круглыми щитами люди, а над кучами барахла появились верхушки луков. Мощных, веселинских. Такие ни в чем не уступают трейговским, которыми вооружены два десятка приданных гвардейцам лучников.
— Смотри, Рогоз, во все глаза, — скомандовал полусотенник. — Что увидишь — кричи!
А сам ужом соскользнул по стволу и побежал к своим.
Чего греха таить, положение создалось аховое. Из лесу не выйдешь — опушка под прицелом бородачей, которые надежно укрылись за возами, но готовы всадить стрелу в любую движущуюся мишень. Из подлеска стрелять глупо. Тонкие ветки, листва и прицел собьют, и стрелу отклонят. Можно попытаться дать залп из самострелов, их у петельщиков с полдюжины. Самострельным бельтам ветки нипочем… Дать-то залп можно. А что потом?
— Копейщики, вперед! — Голос Лабона подстегнул солдат, словно хлыст — ленивого коня. — Держать линию, из-за щитов не высовываться!
Десяток щитоносцев, ведомый усатым низеньким ветераном по кличке Одеяло, осторожно пошел вперед. Лабон в сердцах плюнул на прелую листву:
— Мало, мало бойцов! — Но тут же поторопил лучников: — Дыг, Рябчик — за ними! Помаленьку, полегоньку…
Едва размалеванные в коричневую и оранжевую клетку щиты стали различимы сквозь густую зелень, с деревенского берега ударили стрелы. Залпами. Как на учениях. Будто не разбойники луки держали, а регулярная, обученная армия.
С глухим стуком каленые наконечники втыкались в раскрашенную древесину. С такого расстояния — словно кувалдой в середку щита. Копейщики сразу сбились с шага. Строй разорвался. Охнул, опускаясь на землю, раненый. Потом еще один. И еще…
— Стоять! — Лабон понял, что еще два-три залпа, и пехоты у него весьма поубавится. — Назад! Строй держать!
Линия копейщиков медленно поползла назад. Лучники остановились, не дожидаясь команды.
— Как же так, как же так? — суетливо тараторил подоспевший Бургас. — Прозевали, упустили! Как теперь быть?
— Да пошел ты… — зло отмахнулся Лабон. — Без тебя тошно! Заткнись, сказал! И не мешайся! — Управляющий попятился, скрылся за широкими плечами растерянных помощников.
— Там и сиди! — буркнул полусотенник и в полный голос позвал: — Жердяй!
— Тута, командир!
— Самострелы раздать лучникам.
— Понял!
— Тогда бегом!.. Малой!
— Тута я!
— Наших всех — на конь! Зайдешь подальше вправо, за излучину. Реку — вплавь. И в тыл. Ясно?
— Так точно, сделаем. Не сумлевайся, командир. — Гвардеец отсалютовал сжатым кулаком.
— Брик!
— Здесь я!
— Охраняешь ардана.
— Командир… — обиженно протянул бровастый, тонкогубый Брик. Уже оправился от ушибов, полученных во внезапно завалившейся штольне, и рвался в бой. — Может, они? — кивнул в сторону Бургаса со товарищи.
— Я им невинность твоей прапрабабушки охранять не доверю! Вояки! — рыкнул Лабон. — Исполнять приказ!
— Слушаюсь, командир! Будет сполнено!
Ведомый Малым десяток гвардейцев прохрустел копытами по сушняку и растворился в зеленом мареве чащобы.
Лабон подбежал к цепи лучников:
— Жердяй!
— Здесь!
— Самострелы готовы?
