встречного воина – чего от него ждать, что можно из своего умения показать, а что, на всякий случай, стоит припрятать. Поглядел, поглядел… Кивнул.
– Д-добро, повторю. Я – Войцек Шпара, герба Шпара. Следую с коронным грузом из Выгова. А позволь поинтересоваться, кто ты?
– Сотник хоровских порубежников, Либушка Пячкур, герба Пячкур. Охраняю границы Хоровского воеводства. А коронный груз, надо полагать, пан Войцек, вот эта телега? – Либушка приподняла бровь.
– Т-точно так.
– Что ж плохо следишь за коронным грузом, пан Войцек?
– В-врать и оправдываться не б-буду, пани Либушка, моя вина. Недоглядел. Часть моих людей рошиоры посекли. А двое удрали. Прими мою благодарность, что не дала им далеко уйти.
– Куделькинцев благодари, пан Войцек, – усмехнулась пани сотник, и порубежники, не таясь, заржали.
– Н-не понял… – нахмурился Меченый.
– Да не бери в голову, пан Войцек. Это застянок тут неподалеку Кудельками зовется, – пояснила Либушка. – Лет пятнадцать тому вешние воды поперек дороги рытвину промыли. Купеческие обозы останавливаться стали: то ось сломается, то колесо отскочит, то просто застрянет – ни туда ни сюда. Попервам местные просто помогали проезжающим, а потом понравилось. Куделькинская колдобина как оброк на дороге стала. Не заплатишь, не пройдешь. Купцы мучаются, а что толку? Не объедешь, не перескочишь. Тракт с Выгова на Хоров только через три версты на запад сворачивает.
– Сп-сп-спасибо. Растолковала, пани сотник. Все ттеперь ясно.
– А мне так не все, пан Войцек.
– И что ж н-не ясно тебе?
– Да, понимаешь… Что за служба такая коронная – грузы на Хоров гонять? Одной телеге – шесть человек охраны. Или больше было? Помнится, ты говорил, рошиоры твоих людей посекли.
– Б-больше, – не стал спорить пан Шпара.
«Эх, знала б она, сколько нас из Берестянки вышло», – подумал про себя Ендрек.
– Так что за груз у тебя такой, что ему десяток охраны нужен? Рошиоры за ним охотятся, опять-таки.
– Этого я тебе сказать не могу. Не мой секрет. Не мне и открывать.
– А чей секрет, пан Войцек? – нахмурилась Либушка. – Коронная служба, говоришь? Чью волю выполняешь? Зьмитрока Грозинецкого, который Господа забыл и отменить Контрамацию требует? Юстына, короля самозваного? Спору нет, дело нехитрое – электоров взбунтовавшейся толпой запугать и короной завладеть… Пускай он ее удержит хоть бы годик. Или, может, нового великого гетмана, пана Твожимира, герба Журавель?
– Помилуй, пани Либушка. – Войцек невольно улыбнулся. – Застыдила ты меня совсем. Слов нет, пескарь в руке лучше, чем журавль в небе…
Порубежники сдержанно загудели. Видно, не оценили шутку по достоинству.
Меченый окинул их взглядом исподлобья и продолжил:
– …если ты з-заметила, пани сотник, выговор у меня малолужичанский. Спутники мои т-тоже, за малым исключением, с севера, с берегов Луги. Так с ч-ч-чего ж ты взяла, что мы руку новой власти держим? Мы приказ выдвигаться в поход получили еще от подскарбия пана Зджислава Куфара, да бла-агословил нас митрополит Выговский, патриарх Великих и Малых Прилужан Богумил Годзелка собственной персоной. В том могу поклясться честью шляхетской. И любой из тех людей, что со мной, подтвердят с церковным знамением мою п-п-правду.
Пани Либушка выглядела озадаченно. Клятва шляхетской честью – не пустячок, не безделка какая-нибудь. И все же… Непрекращающаяся пограничная война с кочевниками, понимающими правду по-своему, приучила ее верить словам меньше, чем хочется сразу. Воин-гаут запросто мог соврать врагу, поклявшись своими языческими божками и могилами предков, и не посчитать это ложью и клятвопреступлением. Просто с врагами и разговор особый. Разве ж это люди? Ложь не считается ложью, а клятва – клятвой. О пренебрежениях честью грозинецкого владыки – Зьмитрока – ходили под Хоровом едва ли не легенды.
– Что в сундуке? – спросила она напрямую.
– Не могу тебе этого сказать, – удрученно тряхнул головой пан Шпара. – Н-не могу…
– Как же я тебе поверить должна, коль ты мне всей правды не говоришь?
– Н-не мой секрет, пани Либушка, не мой.
– Плохо дело, пан Войцек. А если я прикажу своим порубежникам открыть его да посмотреть?
Пан Шпара вздохнул:
– Т-тогда нам при-придется умереть прежде. А после гляди, сколько захочешь.
Спутники его, в особенности скуластый с двумя саблями и воины постарше, согласно закивали. Даже, будто невзначай, взялись за оружие.
Пани сотник чуть-чуть не рассмеялась. Вшестером против двух десятков! Самоубийцы. Да двое из них ранены. Ни малейшей надежды на успех. Разве что умереть, не дав сказать о себе – мол, не выполнили долга.
Сахон вспомнил вдруг восторженное восклицание Арцима, когда тот услышал имя черноусого пана. Потянул порубежника-пьянчугу за рукав:
– Ты знаешь его? – быстрый и, как понадеялся урядник, незаметный кивок в сторону пана Войцека.
– Слыхал много всякого. А так не знаком, – шепотом отозвался Арцим.
– Что слыхал-то?
– Так это… Знаменитый порубежник. Сотником был в Богорадовке. Сколько рыцарей-волков в Преисподнюю спровадил, не счесть. Говорят, за Лугу не единожды ходил, а саблей-то как управляется… – Арцим цокнул языком и подкатил глаза.
– Точно знаешь?
– За что купил, за то продал. Говорят еще, жизнь его здорово попинала. И в детстве, и совсем недавно… Вдовый вроде…
– Да ладно тебе! «Вдовый»! Верить ему можно?
– Говорят, можно. В Малых Прилужанах – один из первейших рыцарей. У князя Януша на хорошем счету, пану Симону Вочапу, что полковником в Берестянке, он почитай что сын родной…
– Все! – оборвал излияния порубежника Сахон. – Молчи пока!
Он шагнул ближе к пани Либушке, но не решался привлечь ее внимание. Видел, что пани сотник на волосок от гневной вспышки, когда может за саблю схватиться не раздумывая.
Либушка смерила посмевших противостоять ей холодным взглядом. Промолвила:
– Знаешь, какое в Тараще присловье есть, пан Войцек? Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Ты никак силой нам угрожать вздумал?
