пристроил один бельт в желобке, второй зажал в зубах.
— Мой с рыжим пятном! — весело проговорил пан Юржик, тщательно прицеливаясь.
— А мой... того-этого... вон тот, слева, лобастый...
Ендрек прицелился в светлого зверя с располосованным надвое ухом. Видно, драчун изрядный. Такие и охотниками бывают лучшими. Не он ли зацепил клыками несчастного беглеца?
Четыре бельта сорвались почти одновременно. Три нашли цель.
Матерый волчина с рыжим пятном на горле корчился в снегу. Бельт пана Бутли угодил точнехонько в середину пятна. Лобастый хищник кружился волчком, пытаясь зубами вырвать засевшую в боку стрелу. Пан Войцек попал волку прямо под левую лопатку, уложив насмерть. Медикус позорно промахнулся.
— Перезаряжаем, бегом! — Хорошее настроение возвращалось к пану Юржику прямо на глазах.
Ендрек промахнулся и второй раз. Волка с разодранным ухом свалила чужая стрела. Возможно, пана Войцека.
Звери, не разобравшие после первого залпа, откуда приходит бесшумная смерть, наконец увидели людей. Коротко рыкнул светло-светло-серый волк, здоровенный, хоть верхом садись, наверное, вожак. Стая стремительно кинулась наутек, скрываясь между стволами, исчерканными черными метками. Но, вопреки ожиданиям, не убежали совсем. Остановились в половине прицельного выстрела из арбалета. Некоторые волки легли на брюхо, пристроив морды на вытянутые лапы, некоторые стоя выглядывали из-за деревьев. Хоть так, хоть так, попробуй попади...
— Поскакали! — крикнул студиозус, ударяя пятками коня.
В галоп серый не перешел, но рыси прибавил.
— Ч-ч-что-то не так с волками... — Вороной пана Войцека легко нагнал Ендрекова коня.
— Что именно?
— О-о-обычно звери убегают от человека, — пояснил Меченый.
— Неправильные какие-то... того-этого... — подтвердил Лекса.
— Может, и неправильные, но за горло схватят — мало не покажется, — хмыкнул пан Бутля.
Пономарь лишь горестно вздыхал, трясясь в хвосте. Он обеими руками вцепился в луку, даже не пытаясь остановить или хотя бы чуть-чуть сдержать мышастого. Знал, натягивай повод, не натягивай, а его конь будет держаться остальных. Вперед не вырвется, но и не отстанет. Так он привык бежать всегда, будучи вьючным.
Под березой Ендрек и пан Шпара оказались одновременно. Задрали головы:
— Эй, малыш!.. — выкрикнул студиозус заранее заготовленные слова и замер с раскрытым ртом.
— В-в-в-вот те на! — поразился Войцек.
Вцепившись всеми четырьмя конечностями в перекошенный ствол, на дереве сидел маленький лесовик.
Самый настоящий лесовик, которых много по лесам вдоль Луги, Здвижа и Елуча водится. Некоторые считают лесовиков нечистью. Особенно церковники Руттердаха и Зейцльберга. В этих северных княжествах долгое время охотник или лесник, доставивший в местный приход голову лесовика, мог рассчитывать на особое «епископское» вознаграждение. Пять серебряных руттердахских талеров — деньги немалые. Можно корову купить. Вот и старались людишки, как могли. И ловчие ямы, и силки, и стрела из засады — все шло в ход ради заработка. В Прилужанах к лесовикам относились без особой любви, но с уважением. Если встречали на лесной тропе, то дорогу уступали. Если к охотничьему костру выходил когда лесовик, откупались краюхой хлеба или бутылью горелки. Причем последняя часто помогала гораздо больше. Ближе к Заливанщину даже поговорка ходила — прилип, как леший к горелке.
Вообще-то неправильно этих зверей называть лесовиками. Водились они и в поле, и в горах, в реках и озерах тоже встречались. Повадки их различались, масть и, пожалуй, размеры. Но все равно, как ни посмотри — видно, что зверь-то один и тот же.
Роста человеческого или повыше. Да и в плечах гораздо шире. Передние лапы, или, чего уж там выделываться, руки они руки и есть, свисают почти до колена, на бегу мотыляются из стороны в сторону. Спина сутулая, шея короткая, зато голова круглая, с затылка на макушку будто шишка наползает. Потому в некоторых краях звали их шишками, а баб лесных — шишигами. Тело вроде как звериное — покрыто волосами и воняет псиной после дождя или с мороза, но все части — руки, ноги, прочее, что там мужикам и бабам полагается иметь, как у человека. Потому-то про лесовиков говорили — от зверя ушел, к человеку не пришел. Ни то ни се, стало быть...
Цветом шерсти и волос на голове, к слову сказать, лесовики сильно отличались между собой. Встречались рыжие, желтоватые, навроде буланых, бурые, черные с подпалом, словно выгоревший на жарком летнем солнце вороной конь, даже седые — с небольшой проседью и совершенно сивые, как старики-люди.
По месту обитания звали люди лесных чудищ лешими, водяными, полевыми, овинными и даже, говорят, были домовые, только на глаза хозяевам дома старались не показываться. Бабам тоже прозвания нашлись — лешачихи, полевицы, водяницы или русалки. Последние, кстати, самые зловредные существа. Если от мужика-шишка еще можно было откупиться или даже подружиться — о таких случаях частенько рассказывали сказки, то, встретив бабу, оставалось лишь вверить себя милости Господней. Потому что исход мог оказаться самым плачевным. В самом лучшем случае у неудачливого прохожего отбирали одежу, рвали волосы и бороду, щипали и щекотали. Хуже всех кметкам приходилось, ибо шишиги своего полу не любили. Завидовали, что ли? Ну, а в худшем случае человека замучивали насмерть. Щекоткой, щипками, пинками.
Этим летом Ендреку довелось столкнуться над речной заводью сразу с тремя русалками. Воспоминания о водяницах до сих пор отзывались холодным ужасом и оцепенением. Если бы не отряд грозинчан с самим князем Зьмитроком во главе, быть бы студиозусу умученным насмерть.
Потому и замер он с раскрытым ртом. Растерялся студиозус, руки сами опустились.
— Тьфу ты... того-этого... кочкодан проклятый, — плюнул через плечо от сглаза Лекса.
— К-кочкодан, не к-кочкодан, а дите малое, — отозвался Меченый.
— Гляди, он точно раненый, — добавил Юржик.
В самом деле, малыш-лесовик сидел, съежившись, пальцы вцепились в ствол, как когти неясыти. Маленькие глазки сверкали, как у затравленного зверька, из-под выпуклых надбровных дуг. На левой ноге, хорошо различимой на белой коре, длинная рваная рана — края запеклись черными сгустками крови. Работа волчьих клыков. Что же еще?
— Пропадет, — сказал пан Бутля. — Кровью изойдет, либо зараза какая в рану попадет.
— Т-точно, — кивнул Войцек. — ну, что, студиозус, б-бери нового больного...
Ендрек молчал. Не мог заставить себя и что-либо сказать, и пошевелиться. Перед глазами, как наяву, возникли уродливые морды русалок — проваленные носы, скошенные лбы, шишковатые головы, длинные спутанные патлы. Сильные, жесткие пальцы, втыкающиеся
