— Во-во, понимаешь… — обрадованно воскликнул Дорофей. — По следам пойдем. Я… понимаешь… в лесу всю жизнь…
— Всю жизнь, всю жизнь! — передразнил его Бирюк. — Лучше б собаку завел какую-никакую!
— Тык… это… какая собака? — Бортник уже согнулся, едва не касаясь носом земли, и рассматривал следы. — Я в лесу по десять ден, понимаешь… Чего она жрать будет… За мной, панове!
Он бодро потрусил к широкому пролому в плетне — видно было, что многолетней давности, но так и не дошли руки починить.
— Теперь сюда!
Годимир поблагодарил Господа, пославшего недавно дождь. На сырой земле отпечатки выделялись так же ясно, как шрамы на лице бывалого воина. Даже неопытный следопыт, навроде него, мог узнать ровно обточенные ковалем копыта серого, и лопатообразные, с исковерканным краем следы саврасого.
— Ничего, ничего, — бурчал себе под нос Дорофей. — Не таких, понимаешь, на чисту воду выводил…
— Ага! Ждут они тебя, — безнадежно вздохнул Ярош. — Уже небось полпоприща отмахали наметом…
— Нет, не может быть, — неожиданно возразил Олешек. — Я среди ночи вставал… До ветру… Были кони. Точно помню.
— Да? Не примерещилось?
— Слушай, Ярош, я, конечно, не удалец, вроде тебя, в колодки меня не заковывали, но коня от плетня отличить могу, — обиделся шпильман.
Разбойник не нашелся с ответом, пожал плечами, почесал затылок.
— Вона! Гляди! — заорал вдруг Дорофей, тыча пальцем в сторону леса.
В утренней дымке одиноко бродил саврасый. Годимир сразу узнал его по тяжелой голове и косматой гриве.
— Ничего не понимаю! — развел руками музыкант. — Бросили?
— Один вор был. Один! — Ярош взмахнул рукой, рассекая ладонью воздух. — А двух коней свел, чтоб погоне помешать.
— Верно! — воскликнул Годимир. — Лови его!
— Кого? — усмехнулся Олешек. — Вора или коня?
— Не смешно! — буркнул рыцарь. — Коня, конечно!
— Да бесполезно… — Ярош, едва поспевая за вставшим на след, словно гончая собака, Дорофеем, начинал задыхаться. — Хоть конные, хоть пешие, не догоним…
— Догоним! — неожиданно сердито рявкнул бортник. — Глянь, тут конь вырывался, понимаешь… Вся земля побита! А тут падал…
— Конь? — опять ляпнул шпильман.
— Да нет! Ворюга…
— Эх-ма! — воскликнул Ярош. — Бегите! Догоню сейчас!
Разбойник со всех ног кинулся к саврасому. Не добежав шагов двадцать, пошел потихоньку, протягивая раскрытую ладонь.
— Не поймаем, не поймаем… — повторял Олешек на каждый шаг. Рыцарь удивился, как музыкант легко разговаривает. Не берет похмелье, что ли? Или свекольная бражка только на него так подействовала?
Сердце колотится, будто полдня мечом рубился. Воздух в горло со свистом врывается. Мутит. Вот-вот желудок наизнанку выворотится.
Но бежать надо.
Левой, правой. Левой, правой.
Вот и опушка!
Дорофей ужом нырнул в подлесок — попробуй догони.
Олешек перевел дыхание, опершись о ствол ясеня.
Яроша все еще не было. Видно, конь попался не из доверчивых. На пустые обещания подманиваться не желал.
— Ведь не поймаем же… — чуть не простонал шпильман.
— Не каркай! — огрызнулся рыцарь.
— Пеше? Конного? Да ни за…
И в это мгновение из-за деревьев раздался ликующий, полный торжества вопль Дорофея:
— Ага! Влип, бесстыжий!
Годимир заслонил лицо локтем, спасая глаза от хлестких ударов ветвей, и вломился в кусты. Не ошибиться с направлением ему помогали звуки борьбы и испуганное ржание коня.
Вот и прогалина. Топчется, приседает на задние ноги и пытается оборвать чембур серый жеребец. Впрочем, что серый, можно только догадываться. Ночью серы не одни лишь кошки, но и лошади, коровы, собаки…
В паре саженей от копыт всполошенного коня возились в палой листве два человека. Оба сопели и покряхтывали. Верхний, Годимир очень надеялся, что это бортник, вцепился мертвой хваткой в зипун нижнего, а тот уперся ему ногами в живот, стараясь оттолкнуть.
— Врешь, не уйдешь… — хрипел бортник и вдруг взвыл не хуже котяры, которому дверью прищемили хвост. — Ой-ой-ой! Глаза!!!
Рыцарь шагнул вперед, хватая левой рукой бортника за ворот. Отбросил его на кучу весело затрещавшего хвороста. Конокрад на удивление ловко вскочил и юркнул в кусты, проскочив под рукой Годимира. Пожалуй, вор сумел бы удрать, но вот чего он не учел, так появление растерянного Олешека. Шпильман получил головой в живот, с криком, более похожим на кваканье перепуганной лягушки, упал навзничь, но успел вцепиться мертвой хваткой в штаны незнакомца. Тот лягался изо всех сил, но подоспевший Годимир придавил его коленом к земле, легонько коснулся кордом затылка:
— Сдавайся! Ну!
— Не «нукай», не запряг! — дерзко отвечал тонкий голосок.
«Да что они все, сговорились, что ли?» — успел подумать рыцарь и вдруг сообразил, что схватил женщину или ребенка.
— Глаз чуть не вынул, су-у-ука… — стонал Дорофей, корчась на земле с прижатыми к лицу ладонями.
Годимир осторожно взял воровку за плечо, поставил на ноги. Острие корда продолжало щекотать ее кожу. Длинная коса, скользнув по плечам и запястью Годимира, упала на спину.
— Ты кто? — спросил рыцарь.
— Тебе какое дело? — дерзко отозвалась девчонка.
— Вот те на! — восхитился Олешек.
— Вяжи ее, суку… — вмешался Дорофей.
— Закройся! — прикрикнул на него рыцарь. Развернул воровку.
Лучи розовеющего на восходе солнца, приглушенные древесными кронами, позволяли все же рассмотреть ее лицо — курносый нос, челку, падающую на брови, пухлые, упрямо сжатые губы. Большие глаза глядели с вызовом и оттенком насмешки.
Олешек прошелся к наконец-то успокоившемуся серому, похлопал по шее, почесал ганаш.
— Ты знаешь, пан рыцарь, почему она не удрала до сих пор?
— Ну?
— Что — «ну»? Седло надеть на коня не сумела. Не справилась…
