собирался поститься до осени. С трудом ворочая челюстями, перехватил цистру поудобнее, провел ногтем по струнам.
— Ты не спеши, не спеши. — Лесной молодец счистил с куска сала крупную соль, ловко напластал еще десяток ломтиков. — Вся ночь впереди… Когда еще в Гнилушки шпильман из самого Мариенберга приедет?
— Да никогда, понимаешь. — Дорофей щелчком сбил крошку с бороды. — Мой дед ни разу в жизни живого шпильмана не видел, так и помер. А тут… Да еще рыцарь, понимаешь, странствующий… Ох и повезло нашим девкам сегодня! Эту ночь Водограеву еще лет двадцать вспоминать будут.
— Да что-то меня не тянет веселиться, — признался Годимир, осушив вторую чарку. — Только и думаю, как королевну от дракона спасти…
— Это дело, конечно, нужное, — согласился Ярош, разливая по третьей. — Ну, меж второй и третьей…
— Перерыва нету! — подхватил Дорофей, а музыкант поморщился. Наверное, от простецкой рифмы.
— Господь троицу любит, — потянулся за чаркой шпильман.
— Верно! Ты выпей, пан рыцарь, а королевна никуда не денется, понимаешь. И так уж позеленела, поди.
— Чего? — не понял Годимир. — Отчего это королевна позеленела вдруг?
— А помнишь, кметь в корчме у Андруха толковал? — принялся пояснять Бирюк. — Поверье у нас в Заречье такое. Ежели какая баба со змеем живет, то непременно позеленеет. Нет, я, конечно, понимаю — королевна и все такое…
— Но устроена она так же, как и все бабы! — Бортник уже порядочно захмелел.
— Я — рыцарь и не позволю… — Годимир попытался подняться с корыта.
— Все, все… Уже замолчали. — Ярош ткнул кметя в бок. — Сейчас еще по одной, а потом пан музыкант нам споет.
— Вот так всегда! — ответил Олешек. — Одним пить-гулять, другим их развлекать! — Но обиженным или недовольным он не выглядел. Прожевав очередной кусок, откашлялся и взялся за инструмент.
— Да не спеши ты! — Разбойник подтолкнул к нему чарку. — Успеешь спеть.
— Не-а! Потом пальцы заплетаться начнут. — Шпильман ударил по струнам и запел:
— За это стоит выпить… — Ярош полез пятерней в бороду.
Дорофей смахнул слезинку с уголка глаза. «Все-таки не плохой мужик, — подумал Годимир. — Зря я про него так думал…»
— Я понял, — произнес он и удивился слегка заплетающемуся языку. — Это и есть твое желание. Давай выпьем, чтоб оно всегда сбывалось.
— Выпить можно, — возразил Олешек, — а как же гулянье? Хочу через костры попрыгать…
— Успеешь, — махнул рукой бортник. — Девки, понимаешь, никуда не убегут. А брага порой заканчивается. Понимаешь?
— Понимаю… Наливай!
С началом сумерек Дорофей сбегал за третьим кувшином. Где он их прятал? Загадка.
Олешек что-то пел.
Годимир, обнимая Яроша за плечи, рассказывал о своем служении панне. Пытался читать стихи собственного сочинения, но все время забывал рифму в четвертой строке катрена. Разбойник честно пытался подсказывать, но не угадал ни разу.
Сало закончилось. Радушный хозяин предложил закусывать медом и немедленно притащил берестяной туесок и две ложки — больше в доме не нашлось.
Когда совсем стемнело, разожгли перед домом небольшой костерок. Кто-то, кажется шпильман, предлагал печь репу. Дорофей слабо возражал, что, дескать, отродясь репы не сажал, но тогда Олешек вызвался пошастать по чужим огородам.
— И кто из нас разбойник? — через силу выговорил Ярош. Хотел подняться, но не смог и великодушно разрешил: — Иди. Если получится…
Шпильман с великим тщанием спрятал цистру под корыто. Встал на ноги. С трудом удерживая равновесие, дошел до соломенной кучи, споткнулся, упал и тут же захрапел.
