ребята. Младший — открыто и весело, радуясь случаю уважить доброго гостя. Тверд — неохотно, как будто взял в рот что-то невкусное.
Астин отложил кочедык[36], уже понимая, что рукодельничать ему не дадут. Минувшей зимой он все подсаживался к веннским старикам, занятым починкой сетей, и даже показал им несколько удобных узлов, потому что никто лучше сегванов не умеет управляться с веревками и шнурами. А вот теперь повадился плести лапти, только пока не все получалось. «Что ж, — улыбался он, — ведь я Ученик…»
Мальчишки подошли, и Астин потрепал их по вихрам.
— Что за дело у вас, ребятушки, что мне лыко портить мешаете?
— Дедушка Астин! — запрыгал Межамиров Щенок.
— Помнишь, мы листы твои по полу раз метали и ты их три вечера мыкал?
— Начал уже забывать, — улыбнулся Астин.
Сердиться на детей он не мог, хотя временами баловники и заслуживали.
— А давай мы их тебе по краю прочными бичевами[37] сошьем, — с взрослой основательностью подхватил Твердолюб.
— Чтобы раз и навсегда в том порядке остались, какой тебе нужен. Вот.
Сказав, он хмуро отвел глаза, почему-то заранее уверенный, что уж кому- кому, а ему жрец свои листы не доверит.
— Тверд на славу сделает! — затараторил меньшой.
— Он с деревом и берестой лучше всех все умеет! А я помогу!
Астин вздохнул.
— Ну, если ты поможешь…
Твердолюб метнул на него взгляд, изготовившись обидеться, иувидел, что глаза старца смеялись.
— Яне столь зорок, как когда-то, но я не слепой, — сказал ему Ученик.
— Видел, как ты прялочку ладил и дивные узоры по ней пускал… — Астин пытливо смотрел на Твердолюба. — Но ты ведь, помню, мою веру для своих Богов чуть не поношением числил…
Парень не отвел взгляда.
— Ты же, дедушка, сам сказывал, что на твоих листах и Прашур Пес, и Бог Грозы, и Отец Небо с Матерью Землей памятными закорючками обозначены. А то, что ты другой веры…
Он пожал плечами и замолчал, не зная, как продолжить.
— Солнце над нами одно, — тихо проговорил Астин.
— И Небо — одно. И единая Земля всем кормилица. И что за печаль Создавшим Нас от того, как по-разному мы Их называем?
Межамиров Щенок не особенно понял, что имел в виду жрец Близнецов, но на всякий случай сказал:
— Вот мы и решили, что перед нашей Правдой будет грех твои листы не похолить.
— Ребятушки милые… — Астин неведомо почему растрогался едва не до слез.
— Несите коробку, покажу край, где сшивать, крестик на нем поставлю… И мешок мой несите, я книгу вам дам для израза[38] чтоб рассмотрели, как ее скреплять надобно… Сможете?…
Да разве ж они взялись бы за такую работу, если б не верили, что со славой ее завершат!
Двухродные братья приступили к делу неспешно. С рассветом вышли на берег Светыни, поклонились Богу Солнца, возносившемуся в чистое бескрайнее небо, попросили о милости и вразумлении. Юный Бог весело улыбнулся мальчишкам, простершим к Нему руки с высокого речного обрыва. Благословил ласковыми лучами, пообещал теплый день и удачу в задуманном… Души согрелись, наполнились деятельным жаром, взор стал острее, а руки обрели твердость.
Вернувшись в деревню, в кузню Межамира Снегиря, братья перво-наперво разложили на чистой доске заморскую книгу.
— Добрая работа, — одобрил Межамир, подошедший взглянуть, чем заняты сынишка с племянником. — Мне Горкун Синица такие показывай., но эта красивей. Ишь, даже золотом иные знаки наведены…
Рассмотрев устройство книги, мальчишки поняли: точно такую из Астиновых листов сотворить не удастся. Книга-израз была сшита из двойных страниц, сложенных пополам, а листы Ученика предстояло сшивать с одной стороны.
Делать нечего, пошли с этим к старику, обдумали затруднение вместе.
И только когда все стало ясно, взялись за инструменты. Бережно огладили стопку драгоценных листов, выровняли края. Промазали рыбьим клеем и сжали между двумя досками. Ужасаясь собственной дерзости, провертели вдоль нужно го края сквозные отверстия тонким сверлом. Примерились было уже вдевать сыромятный ремешок, но Межамир, наблюдавший за работой ребят, остановил их.
— Возьмите-ка лучше вот это…
И снял с шеи шнурок, который впервые видевшие неизменно принимали за золотую цепочку. Нарядный, узорчатого плетения, сработанный из мономатанского блестящего шелка.
— Этот оберег, — сказал он, — ваша бабушка сплела и в день Посвящения мне на шею надела. А ночью после того ушла к Прародителю Псу.
Межамиров Щенок разгладил в руках шнур, который помнил с тех пор, когда только начал себя понимать. Он, конечно, все знал про бабушку Снегирицу.
— Батюшка, — сказал он, — тут же сверху все заклеено будет, может, лучше на завязки его? Книгу вокруг обведем и концы выпустим… любоваться станем бабушкиной памяткой…
— Нет, сынок, — покачал головой Межамир. — Пусть держит вместе листы. Думаю, сбережет он их верней всякого ремешка и веревки.
Кажется, притихшие мальчишки только тут как следует поняли, что им предстояла не обычная ребячья поделка, а что-то значительное и знаменитое. Шнур-оберег заставил задуматься. Уже совсем по-другому Твердолюб взялся выстругивать и примерять к берестяной связке ясеневые дощечки наподобие обложки книги-израза. Для чего они служили, было понятно. Чтобы меньше трепались листы, чтобы книга не пострадала, если нечаянно уронят.
Сыну кузнеца тут же пришло на ум их украсить и защитить по краям полосками меди.
На Астиновой книге полосок металла не было. Снова отправились к старику, и Ученик затею одобрил. Сказал, что видел подобное на некоторых очень дорогих книгах, которые пережили века.
Межамир это выслушал — и тут же, прямо на глазах у ребят пустил по краям досочек щедрые полоски. Да не медные, а серебряные!
Берестяная книга обретала облик и красоту. И не просто красоту, но величие.
Светлое серебро и свежеструганый ясень друг к другу прийтись, как жених и невеста! Годы пройдут, дерево и металл потемнеют, но так же славно смотреться вместе будут…
Твердолюб уже знал, какие узоры покроют и оживят ясень. Его умение резать по дереву хвалили не только ближние соседи. На двух последних ярмарках нарасхват уходили ковши, гребни и иная сработанная им деревянная утварь.
А кто вдохнет жизнь в серебро?
