Горный Кузнец проснулся оттого, что его настойчиво трясли за плечо.
— Мастер! Пожалуйста…
Старики спят чутко, и он сразу открыл глаза. Над ним со свечкой в руках склонился молодой мужчина — тот самый, которого Поток Времени показывал ему постаревшим на пять лет не-жиз-ни у Мавута.
— Как она? — вскинулся на локте Горный Кузнец.
— Плохо ей, Мастер… Горячка начинается!
Кто бы мог ждать, что самым простым во всей этой истории окажется прогнать повитуху? Старик подоспел как раз в тот момент, когда деревенская баба предлагала ошалевшему от горя мужу чудовищный выбор: либо ребенок, либо жена. «Я спасу для тебя обоих», — едва отдышавшись, сказал Горный Кузнец, и вековой уклад, претивший допускать к роженице лекаря-мужчину, не выдержал столкновения. Повитуху выставили за дверь.
Младенец появился на свет здоровым, но далось это немалой ценой. Женщине пришлось вскрывать чрево. Вдали над горами ворочалась и громыхала гроза, и Кузнец ощущал небывалое вдохновение. Он сумел так заговорить боль, что роженица отстранилась от своего тела и уплыла в полудрему, отдыхая от перенесенных страданий. Она даже не очень заметила, как он разрезал ее плоть и извлек ребенка, а потом все зашил. Это было три дня назад.
— Горячка? — переспросил он, выбираясь из-под одеяла. — Ее следовало ожидать. Ничего. Справимся…
На самом деле он был не вполне уверен в благополучном исходе, но показывать этого не собирался.
Снаружи лил дождь, и, пока шли до бани, молодой нардарец держал над Мастером натянутую рогожу.
Обновленная линия Судьбы в самом деле упорно пыталась вернуться в прежнее русло, душа бедняжки металась по каким-то раскаленным расселинам и не могла найти из них выхода. Горный Кузнец призвал на помощь Светлых Богов и принялся за работу. Одну руку он сразу положил молодой матери на лоб, а другой медленно, с ложечки, стал вливать ей в рот загодя приготовленную настойку. Вскоре роженица задышала ровно и глубоко, на висках выступила испарина, жар спал. Пылающие расселины остались далеко за спиной, она выбралась на цветущий горный луг и, успокоенная, растворилась в его душистой прохладе.
Горный Кузнец не пошел больше спать, остался сидеть у постели. Время от времени щупал биение жил на запястье, прислушивался к тихому дыханию.
Все было хорошо.
Постепенно мысли старика вновь унеслись прочь.
«Бусый. Что будет с тобой наутро? Как помочь тебе, малыш?»
Поток Времени изливался из прошлого, неудержимо стремясь в будущее…
Бусый спал, свернувшись калачиком на земле, пока его не разбудило рассветное солнце. Он отвернулся от него и еще немного полежал, крепко зажмурившись. Тело ныло так, будто вчера он свернул непомерную работу или ввязался в драку, где его жестоко избили. «На самом деле я дома, Ульгеш обучал меня мкома-курим, я ударился и не смог встать. Сейчас открою глаза, а кругом все наши стоят…»
Убедить себя, будто падение в Бучило и полет сквозь туман были просто сном, странным и страшноватым, но всего лишь сном, — не получилось. Под щекой была незнакомая земля, совсем не та, что дома. Она пахла иначе. И утреннее солнце, от которого он пытался спрятать лицо, грело куда горячее, чем бывало дома даже в самые жаркие дни.
Нет, Ульгеш не учил Бусого мкома-курим. Он, наверное, пытался сейчас рассказать Волкам, где это его так отходили кнутом. А те качали головами, вполсердца ругали «головешкина сына» за нарушенный запрет и… вздыхали про себя с облегчением. Кабы не он, нескоро, может, еще избавились бы от родича-полукровки. А тут — будто ноша непосильная с плеч рухнула! На что он им — и венн, и не венн, и Волк, и не Волк, а уж бед от него! То Змееныш, то вот Бучило! Сгинул наконец, и ладно. И дорогу прочь указывать не пришлось. А то ерзай потом, вспоминая, как внучонка Отрады из рода изгоняли…
«И дедушка Соболь… Вот кому, наверное, теперь легче всех станет… Даром ли столько лет не сознавался в родстве!»
Странно, эта мысль особой боли не принесла. Боль и страх словно отстали в полете и потерялись среди туманов Бучила, и в том месте, где им полагалось быть, тиной залегло тупое, сонное безразличие.
«Ну ладно, а на что я Мавуту-то сдался? Думает, служить ему буду? Вот уж нет! Не заставит! Пусть хоть на куски режет!»
Когда в душе готовы взять верх чужие, тягостные, подневольные мысли, ничто так не помогает их разогнать, как гневная вспышка. Бусый привычно пошарил на груди, ища камень, но рука встретила пустоту. Похоже, шнурок слетел через голову, когда он вываливался из междумирья. Значит, должен валяться где-нибудь рядом. Бусый разлепил наконец глаза, сел и начал оглядываться.
Вокруг были горы. Высокие, удивительно красивые. Такие, что мальчишка помимо воли напряг зрение, высматривая между ними крылатые черные точки. Дальние вершины венчали белые шапки. Хребты громоздились каменными торосами, они выпирали друг из-за друга, их северные и западные склоны были страшно обрывистыми и крутыми, а южные и восточные — более отлогими. Земля словно разбегалась волнами из какого-то места, где ее взломал и вздыбил невозможной силы удар. Бусый затенил глаза от солнца рукой и вгляделся… Горный воздух очень медленно набирал дымчатую голубизну, но все-таки набирал, и Бусый не был уверен, померещилось ли ему нечто там, в запредельном далеке, или он в самом деле это увидел.
Если облака и рассветные тени только не шутили с ним шуток, там громоздились совсем уже гигантские пики. Такие, что самые высокие облака лишь омывали их подножия, а на вершинах даже могучим симуранам не находилось воздуха для дыхания и полета. И небо, которое они пронзали насквозь, было не синим и даже не фиолетовым, оно было черным, и неистовое солнце плыло среди звезд косматым клубом огня…
Так говорили виллы, и Бусый временами спрашивал себя, откуда они это знали, если никто из них не одолел тех вершин?… Может, им поведали Боги, Чьим престолом только и могла быть такая запредельная высь?…
Бусый вздохнул, отвернулся и обнаружил, что с головы до ног облеплен высохшей грязью. Болотная жижа залепила его волосы и насквозь пропитала одежду, и солнечный жар грозил превратить ее в панцирь.
Бусый начал оглядываться, ища озеро или хоть лужу в трещине камня, но для начала увидел становище Мавута. Оно примостилось на небольшой площадке посреди отлогого склона и ничем не напоминало правильное селение, где люди живут. Ни огородов, ни тына. Вместо изб — шалаши. Хорошо сплетенный шалаш тоже может быть надежным жилищем, но эти выглядели простенькими и неряшливыми. Их сработали кое-как, явно на скорую руку. Такие не спасут ни от дождя, ни от мало- мальского холода. Зачем вообще было их возводить? Лучше уж под открытым небом спать, чем внутрь такого позорища забираться…
Присмотревшись, Бусый заметил чуть выше по склону ходы в пещеры. Вот, видно, где укрываются Мавутичи от непогоды. В пещерах Бусый никогда еще не бывал, но к любопытству примешивалась брезгливость. Творцы таких шалашей и в пещерах у себя небось все загадили.
Эти самые творцы уже успели проснуться и были заняты делом. Кто-то, вооружившись копьями и очень длинными луками, совершал воинское правило. Кто-то разводил костры и подвешивал над огнем большие котлы… Мавута не было видно. Что до Бусого, он не прятался, но внимания на него никто не обращал.
Прежде чем двигаться с места, он еще раз внимательно оглядел уголок под скалой, где довелось ночевать. Прикинул свое падение наземь, попробовал угадать, куда мог откатиться
