ощутил, как начала растворяться грязь, забившая волосы. И наконец, уже чистый, с кожей, докрасна растертой вместо мочала пучком прошлогодней травы, перебрался через каменный край и погрузился в черную чашу. Стал смотреть, как солнце унизывало самоцветами бившую из подземелья струю.
Вода была почти ледяная. Одно удовольствие оживить в ней тело перед трудами предстоявшего дня. И на вкус — сладкая, как из озера в Особенном Месте, где они плавали с Таемлу…
Зря ли Летобор Клест учил сына достигать сосредоточения, глядя на бегущую воду! Бусый всматривался в дробившуюся струю, пока в самом деле не ощутил целительное дыхание того далекого озера и теплые ладони скал, по которым он разбегался для прыжка в прозрачную глубину… Ну надо же, он как будто даже услышал голос Горного Кузнеца. Старик что-то кричал ему — взволнованно и тревожно. Так кричат, когда дитя неразумное вот-вот доищется себе немалой беды, но еще не поздно его от той беды уберечь. Напомнить об истинно важном, путь к спасению указать…
Бусый как ошпаренный вскинулся в водяной чаше, сообразив, что ему не показалось. Он напряг слух, пытаясь снова что-то расслышать. Сначала — в говоре воды. Потом выбрался на берег и припал ухом к земле…
Всуе.
Голос Кузнеца, то ли примерещившийся, то ли нет, отзвучал насовсем. Бусый успел разобрать очень немногое. Полтора слова. Что-то про книгу…
Какую книгу? Может, про ту, за которой полез в болото Ульгеш? Или дед самого Бусого хотел остеречь, чтобы камень с шеи не потерял?…
Бусый разочарованно уселся сохнуть и ждать, пока можно будет одеться. Спешить ему было, кажется, некуда…
Было еще раннее утро, но солнце уже заметно пекло, от портов, разложенных на камнях, поднимался дрожащий парок Что же будет днем, когда небесное пламя повиснет прямо над головой?…
Довольно скоро он увидел человека, шедшего к нему из становища Мавута.
Это был, конечно, не сам Владыка. Станет тот себя утруждать, бегая за всякими юнцами. Воин, поднимавшийся в гору, был суровым и одноруким, и Бусый его узнал. К нему направлялся бывший венн, Изверг, тот самый, что в него дважды стрелял. За что Соболь и обкорнал ему руку чуть не по локоть… На сей раз лука и стрел при нем не было. Он молча подошел и кинул Бусому чистую сухую одежду.
Бусый не пошевелился и подавно ничего не сказал, потому что ему, очень возможно, предстояло драться с Извергом насмерть, — но про себя исполнился презрения. Рядом лежали его порты, правильные веннские порты, перешитые из отцовских. Мама, Митуса Белочка, сама их кроила, сама пускала оберегающие узоры по вороту, рукавам и подолу.
«Видно, ты здесь, на чужбине, последний ум обронил, если думаешь, будто я на чужие обноски их променяю!»
Бусый продолжал молча сидеть, только подобрал хворостину и стал выводить перед собой на земле узор. Солнце, Молнию, очажный Огонь…
Бывший венн почему-то не уходил. Бусый кожей чувствовал его взгляд, ощущал желание Ма-вутича заглянуть ему через плечо. Кажется, Изверг хотел ему что-то сказать, о чем-то спросить… И необъяснимо робел.
«А ну тебя! — Бусый пересел, загораживая рисунок — Я с тобой не раньше заговорю, чем рак на гору заползет да свистнет оттуда!»
Мысли скакали суматошными белками, мешая одна другой. Мавут. Однорукий этот, чтоб ему пусто было. Горный Кузнец. Книга. Какая книга? Однорукий. Горный Кузнец…
Присутствие Изверга раздражало, мешало улыбнуться особенной улыбкой, высветить и согреть ею себя изнутри, слить воедино дыхание и разум, дать лад размышлениям.
«И чего ему от меня надо?»
Бусый покосился на соседа.
Однорукий, оказывается, тоже пересел и смотрел уже не на Бусого. Он вглядывался в загогулины, которые рука Бусого по своему почину вывела на песке, покуда мальчишка пытался смирить лихорадочное биение мыслей.
И лицо у Изверга было…
Бусый, присмотревшись, замер от неожиданности.
Взгляд бывшего соплеменника светился болью, изумлением и… счастьем. Такой болью и таким счастьем, что у Бусого перехватило дыхание, а сердце тревожно заколотилось, как бывает, когда вот-вот поймешь нечто ослепительно-важное.
Он помнил: Изверг не издал ни звука, когда Соболь прижимал к обрубку руки пылающий сук. А сейчас он всего-то смотрел на мальчишеские каракули, и по щекам, путаясь в бороде, катились самые настоящие слезы.
Наконец Изверг медленно поднял счастливые плачущие глаза.
— Где эта книга, малыш? — выговорил он хрипло. — Где ты видел ее?
«Книга? Опять книга. Сговорились они тут, что ли?»
Бусый наконец присмотрелся к узору, который сам же, думая о другом, нарисовал на земле.
Оказывается, пока разум блуждал где-то вдали, рука выводила веннские знаки. На земле красовались символы Солнца, Молнии и Огня, очень ладно сплетенные меж собой.
В точности как на деревянном окладе берестяной Веннской Книги, опрокидывавшейся в костер…
ЗОВ ВОЛКА
— Й-й-а-а-а-а-ха-а-а-ха-а-а-а-а!
Протяжный и пронзительный визг Мавута кнутом хлестнул по ущелью, отдался болью в ушах, бешено заплясал, заскакал среди скал, ударяясь и дробясь об извилистые стены.
Не дурманящая дудка, подавно не Свистелка, но тоже сам по себе боевой Звук…
Бусый уже слышал этот визг. Когда Горный Кузнец показывал ему, как Мавут карал смертью деревню Сыновей Леса. Боевой клич Владыки и тогда обдал его жутью, но мальчишка и представить не мог, насколько страшнее он наяву.
Особенно если услышать его на горной тропе у себя за спиной…
— И-й-а-а-а-ххха-а-а-р-р-р-ха-а-а-а! — подхватило крик предводителя множество глоток Им почти сразу отозвались боевые Свирели. Они пели вроде негромко и вместе с тем — оглушающе. Они острыми ножами втыкались в нутро, и оттуда разбегались морозные токи, лишавшие силы руки и ноги. Перед глазами все плыло, Звуки настигали, норовя сбросить с седла, лишить ощущения верха и низа.
Пока беглецам еще удавалось сопротивляться, но Звуки становились все нестерпимее, все сильнее. Их настигали.
Лошадям Мавутичей визг и колдовские Звуки, должно быть, только придавали сил, зато вороной конь Изверга и каурая кобыла под Бусым храпели, спотыкались, вскидывались на дыбы. Они едва слушались узды и метались, ища спасения от страшных Звуков. Скоро они закричат от беспомощности и ужаса и понесут, не выбирая дороги, пока не поубивают и седоков, и себя.
Однорукий повернул к Бусому сведенное судорогой лицо. Прохрипел
